— Не говори пошлостей, — сказал он.
— Может, это знак внимания, — предположила она. — А вдруг мы его заинтересовали? Представь себе, что он писатель, которого привлекают сценки из жизни космополитов.
— Ей-богу, он скорее чокнутый.
— Он малость тронутый, как таких величала моя мама, — сказала жена, приводя в порядок причёску. — Те, кто в Кантоне вставал спозаранку, чтобы собрать росу с папоротника, плавал в полночную грозу или загромождал свои жилища старыми газетами, хрусталём или резиновыми покрышками — малость тронутые. «Капустной молью траченные в темноте», — говорила она. Мама посылала стихи в дамские журналы. За тридцать лет её опубликовали лишь однажды.
— Меня так и подмывает засунуть в замочную скважину водяной пистолет и нажать на спуск.
— Что? — спросила жена, занятая своими мыслями.
— Чёртов синий глаз, — пробурчал он.
— Жёлтый.
— Не понял, — сказал он.
— Жёлтый, — сказала она. — Вроде кошачьего.
— Когда я вижу синий, я знаю, что это синий, — сказал он обиженно.
— Жёлтый, — настаивала она.
— Синий.
— Сам посмотри.
Она кивнула на замочную скважину.
Он наклонился. Выпрямился. Глянул на неё.
— Си-ний, — выговорил он каждый слог в отдельности.
— Я готова поклясться, — изумлённо сказала она.
Она подошла и снова заглянула в скважину.
— Жёлтый, — сказала она, разгибаясь. — Чарли, ты что меня разыгрываешь?
— Да прекратишь ты наконец или нет! — закричал он, отстраняя её.
И пристроился к замочной скважине.
— Синий, чёрт побери. Эй ты там! Вон! Пошёл прочь! Слышишь!
— Ладно, с меня хватит, — сказала жена, направляясь к выходу. — Пойдём завтракать, а то я сойду с ума.
— А может, ты меня разыгрываешь?
— Чарли, глаз был жёлтый.
— Значит, это какие-то дьявольские проделки! У него явно разного цвета глаза. И он жульнически пользуется этим преимуществом, чтобы подорвать наши брачные узы.
— А ты часом не дальтоник? — поинтересовалась она, выходя из номера.
— Только не надо теперь всё сваливать на меня!
Их дверь щёлкнула. Они находились в коридоре. В двадцати футах от них стоял маленький человечек и прилаживал к голове свой котелок, словно тот был неотъемлемой принадлежностью его черепа, а не просто приложением к последнему.
— А! Вот ты где! — хотел было воскликнуть муж, но промолчал.
Жена, казалось, собиралась сказать ему «доброе утро».
«Я должен что-то сказать, — думал муж. — В конце концов, это на него мы только что орали через дверь. Или не на него? Как знать? Может, с ним живёт ещё кто-нибудь. Нет. Я не слышал голосов. Там всего лишь один жилец, уже такой знакомый в нашей ванной, или его часть. В любом случае это он и его треклятый глаз. Но теперь мы стоим в коридоре, и мой чёртов язык не шевельнётся и не пикнет».
