— Если через полчаса не решишь ни одной задачи, будешь наказана.
Я смеюсь.
— Ты что?! — изумлённый голос отца.
Я всегда наказана.
Отец выходит из комнаты.
Это впервые!
Я даже встаю. И иду к двери.
Но радуюсь напрасно. Отец врывается в комнату с перекошенным, вздутым краснотой лицом, подскакивает ко мне, хватает за плечи и начинает трясти.
— Ты… смеешь смеяться над отцом? Ты… смеешь… — Он захлёбывается злобой.
Чего, кого он может испугаться? Мамы? Меня? Да он убьёт меня, если я выцежу хоть слово! Я перетряхиваюсь в его руках, взбалтываюсь, летят искры из глаз, звенит в ушах, и маета тела, липкость утрясаются, становятся моей плотью.
Пыж встретил меня у ворот школы, смерил настороженным взглядом.
— Ну что, понравилось? Хочешь ещё? — спросил.
Так же, как перед отцом, я замерла в столбняке, только сладкой болью откликнулось тело, горькой сладостью наполнился рот.
— Стоять здесь после занятий, усвоила?
Несколько часов жгло затылок Пыжовым взглядом.
Шушу любила меня. Подойдёт на уроке, положит руку на голову. Рука чуть дрожит, бьётся пульсом.
…На пороге класса — отец. Шушу склонилась над журналом. «На перемену выходите!» — голос отца. И сразу — глаза Шушу: мамины, Люшины… снизу вверх — собачьи.
И Шушу была влюблена в моего отца?
И с ней он там, на дне оврага?..
Может быть, она умерла из-за отца…
На перемены я сегодня не выхожу, остаюсь на месте и тупо смотрю в книгу.
С полным мочевым пузырём, едва переставляя подгибающиеся ноги, иду к выходу после звонка. Едва отошла от двери класса, на моё плечо пала тяжесть, придавила. Я осела под ней. Не поворачиваясь, сказала:
— Хочу в уборную.
— Ничего нет проще. — И тяжесть развернула меня к туалету.
Пыж ждёт около. Жёсткой пятернёй впивается в моё плечо и ведёт меня прочь от школы. Ноги едва идут, воля парализована. Весьма вероятно, у меня не хватило бы сил самой дойти до своего дома.
Приводит он меня не на насыпь, а к себе домой.
Толстый ковёр. Откидная койка у стены. Гигантский стол. Чего только нет на нём: и книги, и остатки еды, и гантели.
Не успела равнодушным взглядом увидеть всё это, Пыж быстро, едва касаясь, горячей ладонью провёл по косам и по лицу.
Ещё мгновение, я уже на ковре, а он навалился всей своей дрожащей тяжестью. И снова в миг затопления меня сладкой горечью я словно потеряла сознание — распалась в пыль.
Пришла в себя от холода.
Пыж, уже одетый, ест хлеб с сыром. Он почти не жуёт — глотает куски и снова откусывает.
Я очень хочу есть, но от вида заглатывающего еду Пыжа — рвота. Чуть не захлебнулась ею, успела заткнуть рот рубашкой. Никак не могу выплюнуть горечь, забившую рот.
