— Ты будешь приходить ко мне?
Я не люблю врать, даже в мелочах, но киваю и целую Ангелину Сысоевну ледяным поцелуем.
— Прости нас, доченька, — говорит на прощанье растроганная Ангелина Сысоевна. — И помни, я очень люблю тебя.
Дождь бьётся о рельсы. Это плач по Люше и по моему мальчику. Это плач по всей нашей Поселковой жизни!
И непонятно мне, почему Бог и Природа плачут вместо того, чтобы изменить жизнь? Наверняка они знают, как нам тут живётся.
— Почему? — стучит дождь.
Стук колёс? Слава Богу! Моё время — улепётывать из-под дождя, из-под горя.
Не опоздать бы. Ещё нужно добраться до платформы.
Плацкартный вагон.
Напротив меня — женщины: молодая и старая. Лузгают семечки. Сбоку, через проход, — женщина средних лет, в платке, с корзиной, старик, с птичьим острым взглядом, держит в руках газету, время от времени заглядывает в неё. По проходу идут и идут люди.
Поезд везёт нас всех на юг.
Сколько часов нужно проехать, чтобы выбраться из-под дождя?
У меня нижняя полка, но я на ней не хозяйка. По ней почти на всё пространство раскинулась яркая юбка женщины с бело-жёлтым шаром из волос. Сидит женщина у окна, загораживает мне проносящиеся мимо леса и посёлки.
Я хочу лечь.
Шелуха от семечек каждую секунду слетает с губ женщин в газетный кулёк.
Женщины передо мной — в серо-чёрной одежде, повязаны тёмными платками. На их фоне крашеная, в оранжевой юбке и зелёной блузке, с диковинным сооружением на голове, особенно выделяется. Женщины молчат. Руки у обеих — в толстых жилах. Ими, видно, и живы. Лица унылы, глаза тусклы. Они ловко грызут семечки, это занятие тоже их быт и, похоже, единственное развлечение.
Мы молчим — в гомоне других отсеков и в стуке колёс. Наступают сумерки. Крашеная всё так же смотрит в окно.
Пустота раздувается во мне с каждой минутой всё больше и расплющивает мои органы, я лопну сейчас. Мне нужно лечь, невмоготу больше удерживать себя в сидячем положении.
Как по команде, женщины сбрасывают последнюю шелуху с губ в газетные кульки, прячут семечки и начинают стелиться.
А крашеная смотрит в темноту.
Тогда я забираюсь на верхнюю полку.
Сплю… не сплю.
Пункт моего назначения — большой промышленный и культурный центр, в кассе мне сказали: там легко жить и легко найти работу. Этот южный Город — конечная остановка поезда, проспать её невозможно. Но с первым светом я соскальзываю вниз — а вдруг не успею выйти и поезд повезёт меня назад?
Крашеная всё сидит, припав к окну.
И я ощущаю в ней ту же боль, что — во мне.
