— Ты хочешь расстаться со мной? — Отец не кричит, отец говорит нормальным голосом, но его голос бьётся в мои барабанные перепонки гулом подземным — оглушая. — Этого не будет. Я никогда не уйду от тебя и никогда никуда тебя не отпущу! Никогда ты от меня не освободишься! Никогда не будет у меня другой жены! — С последними словами он выбегает из спальни, я едва успеваю скрыться в своей комнате.
Хлопает входная дверь.
И вдруг понимаю: он пошёл убивать Люшу!
Мама затаилась в своей тишине, той, что после землетрясения, когда кругом одни обломки. Помочь ей… Но сейчас смерть грозит не ей…
Я поспешно одеваюсь, ощупью подбираюсь к двери и попадаю в снег. Он всё продолжает идти. Но теперь, прикоснувшись к земле, он не тает и не превращается в скользкую кашу, он лежит светом — освещает наш Посёлок, он скрипит под отцовскими шагами, и легко определить, куда отец движется.
Почему же опять коричневый цвет — пятнами на этом чистом снегу?
Шаги отца не шаги здорового человека. Раненое животное. То шарахнется в одну сторону, то в другую, то приволакивает ногу, будто нога ранена, то семенит… И я словно стала им, повторяю его движения — «шарахнулась в сторону», «волочу ногу», «семеню», попадая в его следы.
Сколько длится наше странное путешествие сквозь белый-коричневый-чёрный снег?
Люшино освещённое окно — издалека.
Я не успела попросить Господа: «Только бы Люша спала и отцу открыла бы её мать!»
И секунды не прошло, Люша, в куртке, наброшенной на ночную рубашку, — перед отцом. С поднятым к нему узким, светящимся личиком. Под фонарём волосы — золотистые.
— Здравствуйте! — говорит Люша и улыбается. — Я так соскучилась!
Он не услышал. Не видя (он спиной ко мне), я вижу красный взгляд, словно все сосуды лопнули. Он слеп в этот момент. Бешенство, скопившееся внутри, бурлит в отце лавой, требует выброса, и отец начинает трясти Люшу.
— Посмела! Разрушила! Убила! Тварь!
Я начинаю молотить отца по спине, не в силах сложить слоги в слово — от-пус-ти! Я кричу молча.
Ничего не понимая, не в силах остановить лаву, вырывающуюся из него злобой, он чуть приподнимает Люшу и швыряет на землю. Только после этого поворачивается ко мне.
Глаза — красны. Лицо — перекошено.
— Ты?! Ты что делаешь тут? Следишь?
Он уже замахивается — ударить меня, но я кричу без голоса:
— Убийца! Ты — убийца! Ты убил Шушу! Ты убил Люшу!
«Шу», «шу», «шу», «шу»… — шуршит вокруг, тушит боль разодранных барабанных перепонок.
— Я тоже жду ребёнка! Я тоже ухожу от тебя. Под чужую защиту Вместе с мамой. Убийца! — кричу я, не в силах больше держать в себе ненависть, мешающую расти моему ребёнку в моём чреве, именно эта ненависть и делала моё чрево опасной зоной. А теперь… без ненависти… оно станет ребёнку защитой…
