Жмётся Александра бочком, кутается зябко в пуховый платок. Плечиком брезгливо дёрнулась, сухонькой ручкой в дужку ведёрка вцепилась – и выкручивается теперь в открытую:
– Ты, Аркадий, коль свою совесть в вине утопил и табачищем прокоптил, дак, думаешь, и я бесстыдницей стала? Да в такую гнилую погоду до ветру из дома выходить неохота, не то что на чужие похороны! Кто ж меня, старую, провожать пойдёт? И сама я насквозь вымокну, лёжа в открытом гробу. А кому охота нескончамый век мокрой курицей в земле преть? Нет, мне не к спеху. Обожду сухого предзимья.
…Вот и чистюля зима белым пухом на землю пала, грубыми валенками заскрипела. Мороз русский в одночасье трахнул, стёкла узорами заморочил. Сонные избы стоячими дымами в низкое небо упёрлись. Счастливая ребятня с санками под угором от восторга визжит и хохочет. Наша бабка сидит себе на мягком диванчике возле тёплой печки, сладкую карамельку в беззубом рту перекатывает, очередной любовный сериал по телевизору посматривает.
И тут по-деревенски без стука чуть хмельной Аркашка вваливается и прямо с порога заявляет, а у самого на лукавой роже счастливая ухмылка до ушей, будто он в снегу непочатые пол-литра водки нашёл:
– Привет, Лександра! Пришёл обрадовать: погода, видать, надолго устоялась: мороз невелик, солнце неяркое – глаз слепить не будет. Метели тоже нет. А главное – земля не шибко закаленела, могилку копать сподручно. Так что решай насчёт давно обещанной смерти. Что на этот раз скажешь?..
Засмеялась Александра, и от глаз, как от солнышка, морщинки-лучики во все стороны разбежались. И что удивительно, от доброты той улыбчатой лицо не постарело, а похорошело…
Не стала хозяйка с гостем хитрить да препираться, сразу зашла за ситцевую занавеску, свою вечно початую бутылку достала, питейную посуду выставила, солёные огурцы, отварную картошку выложила, хлеб из чистого полотенца выпростала, – вот и стол готов!
Своей рукой Александра озорнику гранёную рюмку доверху наполнила, себе – на донышко капнула. Подняли, стукнулись, здоровья друг другу пожелали.
Первую рюмку за себя выпили, второй – усопших помянули. Взгрустнули, захмелели старики. Да много ли им надо?.. Рассиделись, песню молодости затянули, в воспоминания ударились, – так и вечер пролетел.
Уходя, дед Аркадий не стал задевать больное бабкино место – её «смертельное» обещание.
Туда-сюда, глядишь, зима к весне вплотную скатилась. Солнце веселее, ласковее стало, в сосульных каплях бойкой искрой заиграло, музыкальной капелью в пристенных лужицах заплясало, тёплым ветром душу опахнуло, небесную синеву ввысь подняло, хмурый горизонт вдаль отодвинуло. Распевчие птицы домой возвернулись, любовью увлеклись, постройкой гнезда занялись, о потомстве захлопотали.
