Хотя, если взять те же обычаи, у них тоже свинину не едят. Да тут ещё Зейнаб, ты ведь знаешь её, бесстыдницу, намекала мне как-то про ещё один общий обычай. Он, правда, по вашей мужской части. Да и мечети их, я слышала, похожи на наши: нет никаких картин, мужчины с покрытыми головами. Да что это я говорю, прости меня Аллах! Мечеть – это ведь у нас. А у них… как же это… ну, сколько раз пыталась запомнить и всё забываю. Слово такое, ещё оканчивается, как грузинское имя… Ой, что же с мальчиком нашим было, когда я это самое слово решила у него уточнить, ты бы посмотрел на него! А мне, грешно признаться, и больно смотреть на него, а и любуюсь им, так он на тебя похож становится, когда сердится, так похож. Так и не довелось вам, отцу с сыном, ни разу свидеться, он-то тебя только по фотокарточкам и знает… будь она трижды проклята, эта война!
…Солтан, единственный мой, хозяин мой, свет моего дома, огонь моего очага, помоги мне, бедной твоей Диляре, подсоби, подскажи, хотя бы во сне явись, давно не снишься мне, ой как давно… Ну, что мне делать? Что? Что?!»
В ту давнюю зиму Чингиз впервые познакомился с самым модным, самым дивным чудом из всех чудес. С виду это был большой, тёмной полировки, ящик с глазом-экранчиком и громоздкой линзой перед ним в виде плоского запаянного аквариума, заполненного какой-то волшебной жидкостью. По вечерам этот циклопий зрак таинственно вспыхивал идущим из загадочной глубины голубоватым мерцающим светом. И тогда ребёнку казалось, что аппарат этот на самом деле существо одушевлённое. И не они смотрят по нему передачи, а он сам долгими вечерними часами с каким-то тайным умыслом пристально и недобро разглядывает дюжину собравшихся перед ним восторженных простаков сквозь подслеповатую линзу странного дальнозоркого монокля…
Но даже этот маг не мог теперь надолго удерживать мальчика возле себя. Как оказалось, были на то солидные причины.
Об азербайджанцах говорят, что они учатся вначале петь, а уж потом говорить. Не был исключением и Алик, но особенное удовольствие доставляло ему пение малыша и, случалось, просил сделать для него одолжение. Обычно робкий, неимоверно стеснительный на людях, Чина, тем не менее, пел другу со всегдашней радостной готовностью, и чаще других песен свою любимую – «Я встретил девушку, полумесяцем бровь, на щёчке родинка, а в глазах – любовь».
Слова этой красивой песни в устах ребёнка звучали довольно комично, и сольное пение, бывало, прерывалось заливистым смехом Алика, впрочем, необидным; особенно в этом месте: «…ах, эта родинка меня с ума свела, разбила сердце мне…».
