Возможно, любознательный драматург все-таки побывал в Кинешме и до 1859 года. Однако за одну-две короткие поездки он явно не мог собрать там достаточное количество бытового материала. А близких знакомых, которые могли бы подробно рассказать о кинешемской жизни, у Островского тогда не было.
Место действия в драме тоже напоминает более Кострому. «Добавьте к этому, что дом Клыковых выходил на Волгу, что Кулигин мог декламировать оду Ломоносова на Муравьевке, и вся драма целиком вмещается в рамки Костромы», – пишет долго живший в Костроме выдающийся литературовед А. В. Чичерин. Стоящий до 1933 года на самом волжском берегу костромской Успенский собор действительно имел стенку, на которой воспроизводились сцены из Священного писания, он, как и говорится в четвертом действии, пострадал от сильного пожара 1847 года, тогда как в Кинешме крупных пожаров не было, и т. д.
Кострома – губернский центр, Кинешма – уездный. Кабаниха и Дикой, кажется, живут в уездном городе, т. к. правит в нем городничий. Но Островский сам вычеркнул из афиши слово «уездный». Для него Калинов все-таки не Кострома и не Кинешма, а условный провинциальный город, в котором произошла заурядная для тогдашней провинции история. И, как бы в подтверждение этого, подобная история повторялась во вполне реальной Костроме, надолго взбудоражив костромичей.
В 1880-х годах учитель Костромской мужской гимназии Н. И. Коробицын отыскал в архиве Костромского окружного суда три объемистых тома дела о костромской мещанке Александре Павловне Клыковой, изучил их и в 1892 году опубликовал в сборнике «Костромская старина» статью «Опыт комментария к «Грозе» А. Н. Островского».
«Дело» о Клыковой открывалось протоколом: «10 ноября 1859 г. унтер-офицер костромской пожарной команды Иван Федоров, наблюдая за порядком при перевозе через реку Волгу, явясь в Константиновскую часть, словесно объявил, что им замечено в реке Волге, близ перевоза, мертвое тело в женском платье, всплывшее наверх, вниз лицом». Это оказалась молодая женщина с русыми волосами, бывшая в верхней одежде, в белом коленкоровом чепце и черных прюнелевых башмаках. Костромской мещанин Алексей Клыков опознал в ней свою жену Александру Павловну. На допросе он показал, что женат третий год. 9 ноября он пришел домой из своей лавки в 7 часов вечера и вместе с женой, отцом, матерью и сестрой ужинали, а потом с женой легли спать. Жена при этом была в кацавейке. Утром Клыков проснулся во время заутрени – жены рядом не было. Дома ее не оказалось, послали к тестю, мещанину Павлу Трубникову, жившему неподалеку на Мшанской улице, – не нашли и там. Алексей Иванович все-таки отправился в лавку, но торговля не шла на ум, и он вернулся домой. Потом увидел из окна, что на берегу Волги толпится народ, повинуясь «безотчетному предчувствию», послал туда отца. Затем побежал сам…
