Надобно сказать, что Марфе новый стих также весьма понравился, и она весь вечер ходила гордая собой – мнила себя Эратой, вдохновительницей барина. А когда молодой помещик стал припоминать с ее помощью, как гладко станцевать польский полонез, так и вовсе зарделась. Менуэт, понятно, Тихон танцевать не собирался, да его бы и не поняли, вздумай он с Глафирой или особенно Манефою приседать да кланяться среди князей и прочего недосягаемого света.
Муки стыда за кабацкую выходку терзали Тихона недолго, лишь до той минуты, как он озаботился облачением для машкерада. А готовиться к нему следовало загодя, именно с пятничного вечера, дабы в субботу уже ни о чем не тревожиться. Подглядев в сумароковской «Трудолюбивой пчеле» хламиду, он составил ее план на бумаге. С утра при помощи Марфы, простыни и ножниц, а также цыганской иглы с ниткою, он за полдня смастерил древнегреческий наряд. Лавровый лист в изрядных количествах пошел на изготовление поэтического венка. Непрочностью своей он далеко превзошел хламиду, и Тихон, прогуливаясь по дому и привыкая к новому облачению, опасался растерять листья без остатка. Однако обошлось.
Между тем стало ясно, что ехать в дрожках этаким афинским философом немыслимо. Не только венок растрясешь, а и хламиды самой на промозглом ветру лишишься, в одних трусах к Собранию прибудешь. Да и холодно!
Мольер, пожалуй, вышел бы у Тихона неплохо, но габаритами и формой лица, как выяснилось, российский поэт резко отличался от французского. Хотя давно вышедший из моды парик типа «пудель» у него имелся, не говоря уж о платьях иноземных из театрального реквизита. Впрочем, что с ними стало после многих лет небрежения, было неясно. Наверняка моль побила нещадно.
Анакреонта же можно было представлять без опаски – как выглядел древний поэт, никто из живущих не ведал. А за хламиду и льняная простыня могла сойти.
Наконец наступило воскресенье. Утром Тихон посетил литургию в маленькой деревенской церквушке, помолился вместе со своими крестьянами и поставил десяток свечей за упокой всех родственных душ. Знакомых живых родичей у него не осталось. Затем, понятно, плотно пообедал, почитал стихи, вздремнул и приступил к должному облачению. Ввиду предстоящей смены наряда особо Тихон решил не усердствовать и ограничился коричневыми вестоном и кюлотами, а обулся в ботфорты, все равно менять их на сандалии. В качестве намека на парик он нацепил новомодное украшение toupet grecs. Помпеи, чисто Помпеи! Жалко, придется снять эту красоту, когда наступит черед венка.
