Не знаю, насколько мне удается это показать, но в этом действительно суть дела: нечто действительное, фактическое, настоящее как бы исчезает («утекает сквозь пальцы») из наших самоотчетов. Даже в наших мыслях о том, что нам, вроде бы, необходимо, мы не думаем того, чего хотим на самом деле. Наш язык словно бы специально устроен таким образом, чтобы не сказать того, что нам действительно важно, не предполагает возможность высказывания изначальной, фактической интенции. И лично меня это совершенно не удивляет: язык, разумеется, создавался не для того, чтобы я (или кто-либо другой) эманировал свои «хотелки» или «высказывал самого себя». Цель языка утилитарна – он необходим для того, чтобы я мог осуществить эффективную коммуникацию с другим существом, которое этот язык понимает и способно оказать мне содействие.
Впрочем, дело ведь не в том, что язык плох и даже вовсе несостоятелен в описании наших внутренних состояний. Дело в том, что он, по существу, переписывает наши состояния.
Это язык заставляет меня думать, что «я хочу большой и чистой любви», но на самом деле я хочу, как мы видим, чего-то другого.
Представим, что ученые создали машину, которая дает всё то, что мне и в самом деле нужно, в результате чего я чувствую себя абсолютно удовлетворенным, комфортно и радостно. У меня случится в этот момент «большая и чистая любовь», о которой я прежде думал, или просто некое мое состояние изменится на какое-то другое мое состояние? Так ищу ли я нечто вовне себя, или нечто внутри себя?
Может ли язык, вообще говоря, обозначить это – искомое мною – некое мое собственное внутреннее состояние? Судя по всему, нет. Не значит ли это, что он будет вынужден, чтобы справиться с этим своеобразным разрывом, разместить снаружи меня некую фиктивную цель? Просто потому, что он так устроен – приспособлен к обозначению лишь внешних относительно меня (моего внутреннего психического пространства) предметов. Но тогда получается, что он в буквальном смысле этого слова вводит меня в заблуждение. Тогда проблема даже не в «стене языка», отгораживающей меня, как утверждал Жак Лакан, от реальности (фактических моих чувств, желаний, других людей), а куда серьезнее: в том, что язык полностью переписывает для меня (под меня) мою же собственную действительную реальность.
Тогда не является ли хваленая интенциональность, определяющая, как кажется, саму суть нашего мышления (сознательного акта), тотальным подлогом? Считается, что направленность на некий объект есть «центральное свойство человеческого сознания». Конечно, это сомнительно хотя бы с той точки зрения, что если на что и «направлено» наше «сознание», так это на интеллектуальные объекты нашего внутреннего психического пространства, а вовсе не на объекты внешнего мира. С последними взаимодействует только рецепторный аппарат моего мозга, а мы сами реагируем на то, какую «фигуру» на основе этих раздражителей он – мой мозг – построил. Но, как выясняется, дело даже не в этом – проблема с самими этими интеллектуальными объектами.
