Не знаю, насколько это сейчас кажется очевидным, но данная ситуация поясняет как раз те самые два последних тезиса – видеть проблемы на ровном месте и спотыкаться о них меня научили другие люди, действуя на меня через мир интеллектуальной функции, а кроме того, именно благодаря им весь этот мой мир обрел структурный и в каком-то смысле иерархический характер.
Возвращаясь к тому же черносливу в шоколаде, – я мог бы есть его постоянно, почему я себя ограничиваю? Представьте себе мартышку на моем месте – то есть животное с неограниченным доступом к лакомству. Останавливало бы ее, вероятно, лишь состояние дурноты, вызванной подступающей гипергликемической комой. Я же ограничиваю себя сам, «потому что» – аллергия, я растолстею, будет прогрессировать уже начавшийся атеросклероз сосудов и т. д. и т. п. Но откуда во мне вся эта система «смыслов», связанных во мне c черносливом?
Всё это – «другие люди»: врачи, которые предписывали мне диеты, законодатели моды, считающие полноту некрасивой, преподаватели биохимии, которые рассказывали мне про «цикл Кребса» и про то, как углеводы превращаются в холестерин, а холестерин – в атеросклеротические бляшки. А уж на страдающих тяжелым атеросклерозом сосудов головного мозга я и сам насмотрелся в психоневрологическом интернате – тут никому мне даже ничего рассказывать не пришлось; соответствующие иерархии смыслов я сам в своей голове построил – собрал из элементов, которые, впрочем, сами прежде были заданы во мне «другими людьми».
И речь идет не просто о каких-то «знаниях», которые мне другие люди передали, а я их как-то понятийно – на уровне неких абстрактных правил – усвоил. Нет, дело в тех отношениях, которые у меня сформировались к тем или иным вещам, потому что к ним так относились значимые для меня люди (люди, которые обладали для меня авторитетом в соответствующей области)[43]. То есть именно они – другие люди – превратили эти, условно говоря, «вещи» в факты реальности для меня – то есть мои внутренние пропозиции. Они создали ситуации, при которых я свел вместе интеллектуальные объекты, как-то связанные с понятием углеводов, некрасивости, болезни, умалишенности и даже смерти.
Как бы иначе подобная ассоциация этих объектов во мне могла возникнуть? И самое главное – как бы она могла существовать во мне в виде пусть и небезусловного, но все-таки поведенческого императива? То есть дело опять-таки не в каких-то абстрактных знаниях, а в том, что и все эти интеллектуальные объекты формировались во мне таким образом – через определенные отношения, которые возникали у меня с другими людьми, которые, представляя мне что-то так-то, понуждали меня к тому или иному отношению.
