– Почему операция? Что с ней было?
Я слышу, насколько его поглотила паника.
– Абсцесс – это такое воспаление в животе, которое не сразу заметили, потому что мама не говорила о том, что у нее болит живот, а температуру списывали на бронхит. Но теперь уже все хорошо. Ты не волнуйся так, Степ. Он хороший врач, знакомый тети Вари. Она освободится, мы ей позвоним и еще ее поспрашиваем. Давай я к тебе приеду?
– Я не знаю. С ней точно все будет хорошо?
– Конечно! – стараюсь быть отчетливо убедительной, но у самой сердце так и трепещет. «Слабенькая», – вспоминаются мне слова врача, Ингина худоба и хрупкость, врезавшиеся в мою память, когда мы обнимались на прощание, ее глаза, затопленные безмерной усталостью и печалью. «Только если захочет жить», – думаю я про себя. Она же не сможет не захотеть, как можно оставить Степку? На кого? – Она непременно поправится. Как мы без нее? Я тогда собираюсь к тебе. А ты подумай пока, чем меня будешь кормить на обед.
Я надеюсь на то, что Степку отвлекут кулинарные заботы, сама же отвлечься не могу – потряхивает без всякого кофе. Пытаюсь дозвониться Варьке – безрезультатно, оставляю сообщение. По дороге в Люблино изо всех сил стараюсь ощутить надежду, но, к сожалению, получается ощутить лишь тревогу за будущее этой семьи.
На чем свет стоит кляня архитектора, который придумал пятиэтажный дом без лифта, взбираюсь на пятый этаж. Зато есть «отмазка» моему сбившемуся дыханию. Степка открывает мне дверь и не торопится на кухню, тревожно и напряженно всматривается в мое лицо. Я опускаю глаза под его взглядом, мне же нужно найти знакомые тапочки.
– Вы на самом деле сами не верите в то, что все будет хорошо, – говорит он упавшим голосом, разворачиваясь в направлении кухни.
– Я не то чтобы не верю, я просто беспокоюсь, Степ. Врач сказал, что сердце у нее крепкое, операцию она перенесла, но она слаба. И потом, знаешь, как бы мы с тобой ни хотели, чтобы она жила, все равно ей решать: жить или умереть Я очень верю в то, что Инга жить хочет.
– А я нет. – Степка не торопится пересаживаться в офисное кресло шеф-повара. – От всего можно устать. И потерять надежду. Я терял. Я знаю.
Он сидит, уронив руки, потухший, недвижимый, почти неживой, глядя куда-то в окно. Молчим. Что тут скажешь? Что ни скажи, все будет враньем. Рядом с ним врать не получается, да и не хочется.
– У тебя кофе есть? Я еще не успела выпить с утра. Мне нужен кофе или крепкий чай, на худой конец. – Я поднимаюсь со своего места, ставлю чайник. Ситуация явно изменилась, и никто не будет меня корить за самовольное передвижение по святая святых.
