Ленка несколько мгновений стоит ошарашенная всем происходящим, возможно, убеждаясь в том, что небеса не разверзнутся и не последует великая кара с небес, потом разворачивается ко мне, утыкается в грудь, вцепляется в мои предплечья и начинает плакать. Горько, как ребенок, всхлипывая и причитая: «Я не знаю, как жить без нее! Я не смогу! Как мне жить без нее?» Я глажу ее по сожженным плохим перманентом волосам и так же тихо, под восторженное мальчишечье гиканье и радостный лай, причитаю: «Бедная моя. Ты сможешь. Сможешь. Поплачешь, похоронишь и сможешь. Ты все умеешь без нее. Тебе только кажется, что она все могла, а ты нет. Ты же взрослая женщина. Ты родила троих детей, ты их кормила, одевала, учила. Не она – ты. Ты сможешь и дальше. У тебя будет еще много чего хорошего. Мальчишки будут расти. Ты еще и замуж можешь выйти. Ты ж еще смотри, какая молодая, крепкая, сильная. Обязательно выйдешь. Ты еще будешь счастлива, Лен. Даже без нее, обязательно будешь счастлива…» Чувствовала ли я себя сказочницей, рассказывающей утешительную сказку маленькой расстроенной девочке? Ну да, разве что немного. Во всяком случае, в моей реальности все это было возможно. Так хотелось в это верить.
* * *
Степка позвонил мне с утра, до первой чашки кофе, поэтому я не сразу сообразила, кто звонит и о чем речь.
– Вы знаете, что маму прооперировали вчера? – В голосе столько беспокойства, что я сама начинаю суетиться, ходить из угла в угол по кухне. – Я звонил тете Варе, но она не берет трубку. Это мне соседка из маминой палаты сказала, потому что я все звонил и звонил, и она взяла мамин телефон, чтобы он не надоедал ей, видимо. Вы знаете что-нибудь?
– Я не знаю, Степа. Но я сейчас постараюсь позвонить в больницу и что-нибудь узнать. Потом перезвоню тебе, не волнуйся. Если бы было что-то плохое, мы бы уже знали, тетя Варя нам непременно позвонила бы. Я перезвоню тебе, ты только не нервничай.
При попытке дозвониться по телефонам справочной, я узнала только, что Инга еще в реанимации и ее состояние – «умеренно стабильное». На требование соединить меня со Смольниковым мне с непонятным ехидством было доложено, что он «уже ушел», а соединять меня с тем, кто его замещает, меня не стали, сопроводив отказ нравоучительным: «Девушка, он на операции, вы что думаете, ему делать нечего, как отвечать всем подряд?!» На мой вопрос, можно ли мне поговорить с Ингиным лечащим врачом, мне ответили со все более возрастающим раздражением: «Нельзя, он на обходе». В ответ на: «С кем я могла бы поговорить о подробностях ее операции и текущего состояния?» – услышала уже почти грубое: «Ни с кем, я же вам все уже сказала, звонят тут кто попало…» Гудки возвестили об окончании разговора.
