Граф смотрел на него так, как смотрел бы больной, разбуженный от тяжкого сна и снова ощутивший боль.
Аррибо трещал как сорока, пока не довел графа до его жилища. Там их встретил Ян, очень благодарил повара, даже предложил ему стакан вина. Аррибо выпил за здоровье графа и ушел.
– Ян, я устал, – сказал граф. – Я безумно устал. Я лягу.
– Сейчас приготовлю постель, – отвечал слуга, очень удивленный, – обычно его молодой хозяин был неутомим. Тоска в глазах и дрожь в голосе – это было что-то новенькое, а движения руки, шарившей там, где полагалось быть фальдрикеру, Ян не заметил.
Пока он стелил постель, граф присел к столу у окошка. Он желал одного – хоть бы скорее заснуть и забыться…
В комнате еще было светло, поэтому Ян не зажег свечу.
Граф достал из баула деревянную коробочку, длинную и плоскую. В ней, завернутые в сукно, лежали три белые трубки. Там же хранились тонко нащипанные лучинки – разжигать трубку. Потом он достал табак и огниво, набил трубку, примял табак большим пальцем, стал добывать огонь. В левой руке он держал кремень и рожок с трутом, правой бил о кремень кресалом с мелкой насечкой, чтобы снопик желтых искр ударил прямо в трут. Когда удалось, он от трута поджег лучинку и стал раскуривать трубку – это искусство он освоил в детстве, научил отец, которого развлекало, когда ребенок проделывал манипуляции опытного курильщика и выпускал изо рта дым колечками.
Но отцовский табак был обычный, а тот, что привез в Гольдинген граф, – с коноплей. Именно он и требовался, чтобы усмирить душу и победить растерянность.
Граф сел поудобнее, откинулся на спинку стула и погрузился в тот легкий транс, который хорошо известен всем завзятым курильщикам. При этом конопля стала понемногу туманить рассудок – и это было хорошо. Для того, кто утратил форму самого себя, даже замечательно. Если знать меру…
Ян тихо пожелал спокойной ночи и, поклонившись, вышел.
А в комнате становилось все темнее – и остался наконец один тусклый прямоугольник окошка, расчерченный на маленькие квадраты.
Вдруг граф ощутил отсутствие тела. Душа была – тело пропало. Он опомнился – тело вернулось, но не свое.
Граф протянул к окну и осмотрел руки, правой ощупал левую, левой – правую. Руки были материальны. Кому они принадлежали – бог весть. Он прикрыл ладонями лицо. Чье оно – понять было невозможно.
– Господи, где я? – спросил граф. – Меня нет, Господи… Верни меня, Господи!..
И закричал, повторяя внезапно созданную молитву:
