При иных обстоятельствах ее можно было бы назвать красавицей, похвалить за миролюбивый нрав. Но сейчас – разве что проклясть последними словами, самыми гнилыми, какие только есть в русском языке. Потому что это была огромная, двух саженей в длину, пятнистая змея, свернувшаяся на бревне и разве что чуть приподнявшая точеную головку, чересчур маленькую для тела толщиной чуть ли не в мужское бедро.
– Назад, все назад! – закричал Тришка, вставая. – Назад, пока не бросилась! Ивашка, секи ее в капусту!
Ивашка, поняв, что в лицо ему попала всего лишь вода, а не мокрый и холодный змеиный хвост, опомнился, более того – в нем ожили те немногие голландские слова, числом несколько сотен, которые он знал и не путал с немецкими.
– Ты кто такой? – спросил он моряка, выставив перед собой саблю.
– Я Петер Палфейн. Привез животных для герцогского зверинца. Эта гадина убежала в реку, – ответил моряк, выговаривая слова очень отчетливо, что выдавало человека бывалого: когда говоришь с иноземцами, нельзя частить и выражаться витиевато.
Ивашка хотел спросить, неужто гадина до того ручная, что моряк в одиночку бесстрашно собрался вытаскивать ее из воды. Но на голландском он столько слов не знал – пришлось перейти на немецкий, произнося слова медленно и очень внятно. Моряк его понял и объяснил: гадина сейчас не опасна, потому что в реке кого-то изловила и съела. Когда она сыта – на людей не бросается.
– А если бросается?
– Обвивает кольцами и душит. Зацепится хвостом, три кольца намотает – и стискивает. Лошади кости ломает.
– Матушка Пресвятая Богородица… – по-русски пробормотал Ивашка. – А вы, сударь, как поняли, что змея сыта?
– А вы на нее посмотрите. Вот сюда…
В аршине от головы тело утолщалось – там, внутри, был кто-то, кого пятнистая тварь проглотила, и судя по величине утолщения – не иначе, утка.
– Ей этого хватит?
– На две недели, – и моряк, развернувшись к Ивашке спиной, опять потянул на себя бревно.
– Зачем вы это делаете?
– Чтобы вытащить ее на берег. Если она уплывет, то я ее в воде не поймаю. Плавает очень быстро. А на суше поймаю.
– И куда запрете? У вас с собой клетка?
– Зачем мне клетка? Не нужна мне клетка… – И моряк опять запричитал на неизвестном языке, словно бы уговаривая гадину лежать спокойно и не прыгать с бревна. Ивашке доводилось вот этак уговаривать одну упорную вдовушку – и ведь уговорил.
– Что это за наречие? – спросил Ивашка.
– Испанское. Ее привезли на испанском корабле, она понимает по-испански.
