– Брось, Миша! Ты ж на самом деле до жопы доволен, что так от меня легко отделался! – рассмеялась Люська.
Кразман улыбнулся, сложил справку и спрятал ее в карман.
– Никак, Люсь, сдриснуть собираешься?
– Пока нет, но тревожный чемоданчик надо иметь под рукой, а в него, как известно, никакую недвижку не положишь!
– Эх, вы, евреи! Вот я поэтому и говорю, что русский в душе, никуда ведь уезжать не собираюсь.
– Все евреи уже давно уехали, сейчас русские тронутся. И те, кто в душе, и те, кто в натуре, – Люська вздохнула, встала с лавочки, поцеловала Кразмана и добавила:
– Буду, Миша, по тебе скучать.
– Да я вроде бы не помер еще, – удивился Кразман.
– Как по компаньону! – пояснила Люська и направилась к своей машине.
– Да! Чуть не забыла, – она развернулась на полпути к автомобилю. – Я, Миша, прекрасно понимаю, что тебе гораздо дешевле меня кокнуть, чем долю мою покупать.
– Отличная мысль! Хорошо, что подсказала. И, как я сам не догадался, – Кразман упер руки в бока и поглядел на Люську бесовским взглядом. От этого взгляда Люське почему-то сделалось нехорошо. И, если сначала она предполагала обшутить с ним эту тему, то теперь поняла, что вопрос подняла правильный. По спине пробежали легкие мурашки, и она вспомнила свою беседу с богом. Конечно, сейчас она поступала, как та самая примитивная и хитрая обезьяна, которую так осуждала, преисполнившись любви ко всему человечеству. Но боженька поймет ее и не осудит, ведь перед ней, уперев руки в бока, стояла не менее хитрая обезьяна. Даже не обезьяна, а лев – царь зверей. И кроме модных очков у этого льва еще были силы и возможности, каких у Люськиной мелкой мартышки не было. Придется как-то изворачиваться. Люська приосанилась, задумчиво постучала себя пальцем по лбу и спросила:
– Аньку Панкратьеву знаешь?
– Ну! – Кразман явно не понял, при чем тут Панкратьева.
– Еённый муж… – начала Люська.
– Правильно говорить надо ейный! – перебил ее Кразман.
– Ага, – согласилась с ним Люська. – Он безопасник. Знает в случае чего, куда бежать и кого сажать.
– Вот пусть и бежит, – Кразман довольно ухмыльнулся.
– Я ему на всякий случай конверт оставила. Там все. И стоимость моей доли, и документы, и бумага на опекунство Ваньки моего, ну, и кого в неприятностях моих надо винить.
– И кого? – поинтересовался Кразман.
– Разумеется, Клаву Кэ. Помнишь, фильм такой был «В моей смерти прошу винить Клаву К.». И этой Клаве, мне кажется, очень выгодно, чтобы мне, пока мы с тобой не рассчитались, никакой камень на голову не свалился.
