Между тем наступил день просмотра работ. Он знал, что это не экзамен, а обычное знакомство с каждым поступающим, с его знаниями и умением работать. Экзамены тогда отменили. "Что же я так волнуюсь? - думал он.Ведь это не как раньше, а полный демократизм, было бы желание работать в искусстве". Ему казалось, что его мечты найти настоящий путь в искусстве сбываются, что он почти у цели. Наконец его вызвали. Он разложил свои рисунки на полу, у стен расставил живопись, натюрморты, этюды. За столом, покрытым тканью красного цвета, сидела группа ребят - членов студенческого комитета во главе с профессором Машковым. От волнения Николай никого не смог рассмотреть, да и, как он сам говорил, лучше слышал, чем видел.
Машков долго и внимательно смотрел на его рисунки - то садился, то вскакивал, то снова садился,- а потом неожиданно сказал:
- Смотрите, смотрите - ведь это Рафаэль! - Но тут же спохватился и добавил: - Нам Рафаэлей не нужно, нам нужно новое, современное искусство!
Тут члены студенческого комитета, сидевшие за столом, подхватили:
- Да, да, нам Рафаэлей не нужно, нам нужно новое, современное советское искусство!
Николай, обескураженный такими возгласами, так и сел. Потом опомнился, вскочил, начал собирать свои работы и отошел с ними в угол, сед на стул около своих работ, стал что-то беспорядочно складывать, но от волнения рисунки стали выпадать из его рук. Он снова и снова их складывал, потом стал перевязывать шпагатом. В голову приходили разные мысли, они хаотически прыгали. Тут же возникали мысленно вопросы, на которые он не мог дать ответа. Он пребывал в ужасном смятении, хотелось провалиться сквозь землю. "Неужели полный провал?" - думал он. И тут он вспомнил стихи одного молодого поэта, где говорилось: "Во имя нашего завтра сожжем Рафаэля". Этот психоз захватил тогда многие слои творческой молодежи и даже Машкова. "Вот она, борьба "нового" со "старым", как обернулась против меня. Я ведь пролетарий, вернее даже, нищий студент, люмпен-пролетариат (как тогда называли), а получил удары от "Пролеткульта". Да, тут что-то не так!" думал Николай. Вдруг он услышал голос наклонившегося над ним Машкова:
- Ну что вы так сильно огорчились? Ведь мы же вас приняли. Это они так кричали на вас, а на самом деле никто из них так рисовать пока не может. Приходите хоть завтра и начинайте. Мы с вами поработаем, а новому искусству мы вас научим.
Радости Николая не было предела, даже перехватило дыхание, но сколько стоило это переживание. Его приняли - была одержана большая победа. Он долго переживал и пришел в общежитие поздно вечером. Из комнаты, в которой он должен был жить, утащили койку, и он вынужден был спать на полу. Когда он обратился к коменданту общежития, тот выслушал и заворчал:
