От опушки леса на крики Миронега бежали дружинники. Вот они окружили Тат, молчат, насупились.
– Приструни свою рабыню, новгородец, – проговорил кто-то. – Пусть баба топор бросит.
– Оставь мысли об убийстве, женщина, – рыдал Миронег. – Обратись ко Христу, обратись к истинной вере, отринь гордую мстительность, распахни объятия смирению!
Миронег лежал на земле, обняв окровавленного лесника, обхватив руками и ногами, прикрыв телом. А сам-то как и жив! Одежда изорвана, на теле багровые рубцы – не батогами ли отоварили по хребту? – босые ноги изранены, из бороды выдернут преогромный клок и на месте его зияет кровоточащая рана, правый глаз закрыт синюшной шишкой, усы перепачканы кровью. Твердята перестал смеяться. Тат передала оружие одному из черниговских дружинников из рук в руки и, обтерев о траву окровавленные ладони, снова закуталась в свою шаль цвета сохлой травы.
– Да не блаженный ли он? – пробормотал Твердята.
– Пьянь и дурачок, – подтвердил Любослав. – Одно слово: божий человек.
Что ж поделать? Скрутили караванщики лесника веревками, Любослав взвалил смердящее его тело себе на плечи и выволок вон из леса. До темна бродила Тат вокруг избушки, посматривая на темнеющую стену леса, словно ждала новых стрел. Но лес оставался тих и недвижим. Она указывала места и караванщики исправно находили в земле кувшины, полные монет. Тут были и гривны, и резаны, и даже византийские номисмы. Близилась ночь. Каменюка прислал на поляну гонца. Тот доложил: дескать, боярин беспокоится, куда запропастились хозяин и черниговский воевода. Настала пора покинуть лесную поляну. Тела убитых лесников кинули в наспех вырытую яму, присыпали бурой лесной землицей. Миронег уселся над могилой. Слёзы потоком лились по его щекам, сочились по изуродованной бороде.
– Похоронили без покаяния, – лепетал он. – Грех, грех…
– О чём плачешь, блаженный? – спросил его кто-то из черниговцев. – Лучше уж могила, чем такая жизнь…
– Я рыдаю, слёзы льются и солоно мне. И саднят от солёной влаги раны на морде моей непотребной. И потому плачу я ещё больше, ещё горше…
Миронег ползал по земле, будто грибы искал, пока не подобрал две ровных дубовых веточки. Он сложил пруточки крестом, скрутил их вервием, примотал кое-как к кожаному ремешку да и надел на шею притихшему леснику. Потом сбегал к лесной бочажине, набрал водицы, умыл смрадную рожу людоеда, посыпал его раны снадобьями.
– Сколь вшив ты, человече, столь и грешен, – бормотал Миронег, поливая голову лесника водицей из плошки. – Нарекаю тебя…
