– Ту ест болшевик!.. Ренцы до гуры, пся крев![12]
Настороженно приглядываясь к стоящим с поднятыми руками корнету и Тешевичу, легионеры обшарили машину, и один из них нашел завалившуюся где-то в кузове полевую сумку. Заглянув в нее, капрал немедленно ткнул Тешевича прикладом и куда-то повел, сразу отделив корнета от поручика и зачем-то волоча с собой французский плащ, свалившийся с Тешевича.
Поляки привели поручика в довольно приличный дом и примерно полчаса продержали в пустой комнате.
Тешевич уже успел несколько освоиться со своим положением пленного, когда в комнату пулей влетел молоденький офицерик, явно вчерашний гимназист, и прямо с порога взвизгнул:
– Отвечать, комиссарская морда! Где хозяин полевой сумки?
– Не знаю… – Поручик пожал плечами и отвернулся – после всего пережитого этот петушащийся мальчик показался ему просто смешным.
– Цо? – взвился офицерик. – Я сказал, отвечать! Иначе расстрел! Немедленно!
– Извольте, – Тешевич демонстративно заложил руки за спину. – Сами расстреляете или кому прикажете?
Не ожидавший такого афронта офицерик замер, не зная, как среагировать, и тут дверь растворилась, в комнату вошел уже пожилой, грузный офицер и недовольно спросил:
– Что тут у вас?
– Вот, пан майор, – захлебываясь пояснил офицерик. – Пленный не говорит, а на нем наша форма и у нас есть право расстрелять его…
– Право? – майор поднял одну бровь и тут же торопливо кивнул. – Да, да, но только фуражка еще не вся форма и вообще… Пан хорунжий может быть свободен, я сам все закончу…
Офицерик радостно вытянулся, кинул два пальца к конфедератке и поспешно выскочил вон. Майор подождал, пока дверь за ним закрылась, и только после этого, тяжело опустившись на стул, представился:
– Сверчевский, в прошлом штабс-капитан русской службы.
– Тешевич Александр, – эхом отозвался поручик, – в настоящий момент комроты красных.
– Я знаю, – майор долгим, внимательным взглядом посмотрел на Тешевича. – Мне ваш напарник все рассказал, и претензий у меня к вам нет. Больше того, как я понял, вы почти поляк и уже давно решили перейти на нашу сторону.
– Это не совсем так, – Тешевич покачал головой. – Может, такое где-то и предполагалось, но разговоров на эту тему мы не вели из опасения.
– Понимаю… Но ваша сдача в плен на второй день боевого соприкосновения остается фактом, не так ли?
– Это случайность. Все могло быть иначе.
– Конечно, что именно так, случайность…
– Нет, я не то хотел сказать, – Тешевич на какую-то секунду запнулся. – Не знаю, как вы это воспримете, но я не могу разделить Россию и Польшу. Все понимаю, но не могу. Переход или сдача в плен – это для меня не так просто и потом… Потом, то полное безразличие, то внезапный страх… Откуда, почему, я не знаю…
