А с улицы доносился чинный смех флорентиек, шедших домой из церкви…
Облокотясь о стол, задумчивый и грустный сидел Леонардо да Винчи. Он не притрагивался к своему наполненному до краев кубку Его благородное, изящное лицо было очень бледно; темно-серые живые и пронзительные глаза опущены, гордые брови нахмурены. Тонкая насмешливая и печальная улыбка слегка шевелила его губы. Прекрасная, точно выточенная рука нервно барабанила по столу. Порой из груди юноши вырывался тяжелый вздох. Тогда он поднимал опущенные веки и смотрел на неподвижную фигуру учителя, сидевшего напротив в тяжелом раздумье.
«Все уходят от меня, – думал грустно Верроккьо, – все вступают в жизнь, а я, привязавшийся к ним всей душой, должен отпускать их и еще радоваться… Придут новые ученики, и опять уйдут они, и опять новые… И каждый из этих детей, уходя, уносит с собою часть моего сердца… И Леонардо мой с ними…»
Леонардо не замечал шуток и хохота товарищей, не замечал и ласковых взглядов флорентийских красавиц, проходивших мимо таверны. Еще вчера он так весело шутил и отплясывал с ними на лугу… Но тогда учитель не был так печален… А ведь многие из этих девушек отдали бы полжизни за то, чтобы сделаться женой красавца Леонардо…
Весело звенели кубки с вином; весело смеялась молодежь, выпущенная на волю, на простор широкого жизненного пути, а Леонардо и Верроккьо думали свои одинокие думы.
Наконец грустные глаза учителя встретились с тазами ученика, и они поняли друг друга. Стройная, горделивая фигура Леонардо выпрямилась; он подошел к Верроккьо и сказал тихо, смотря, как всегда, прямо ему в глаза:
– Если соблаговолит маэстро, я останусь у него еще на несколько лет…
Убитое лицо Верроккьо внезапно просветлело, точно его озарил солнечный луч. Он вскинул удивленные и торжествующие глаза на ученика и голосом, полным любви и благодарности, прошептал:
– Да, сын мой, ты ведь знаешь, как я этого хочу и как для меня это важно…
И художник улыбнулся Леонардо… Леонардо, еще так недавно мечтавший о своей собственной мастерской, о свободном творчестве и самостоятельной жизни, почувствовал, как у него невольно сжалось сердце при мысли, что еще на несколько лет придется отложить заветную мечту. Но Верроккьо уже наполнил свой кубок и протягивал его Леонардо с радостной и благодарной улыбкой.
– За твое здоровье, мой Леонардо!
Они чокнулись…
А в раскрытое окно смотрело ясное небо, синее как сапфир. Белоснежный голубь, кружась, опустился на подоконник.
