– Анна, – чуть приседая по новой моде, представилась ему его воспитанница. Задумалась и, вспомнив что-то, добавила, – Анна Монс.
– Монс! – Гуляй вздрогнул. В имени ее звучала имя луны, – Так ты открыла ей тайну Мараны? – он повернулся к Малке.
– Чуть-чуть, – улыбнулась ведунья, – Но лучше будет domicella Monsiana. Домичелла Монсиана, – как бы катая имя на языке, сказала она, – Или Моэнс де ла Кроа. – и менее понятно.
– Ведьма! – восхищенно выдохнул он.
– Это страшное оружие. Пользуйся им с осторожностью. Она страшнее мушкета и пистоля. Она опаснее любого яда. От нее нет защиты, а разит она наповал. Я сделала то, что ты просил. Бери. Носи, – в глазах ее опять засветились хитринки.
– А может ты с нами? – в голосе Гуляя слышалась надежда.
– Нет, дядька, эту игру вы будете играть без меня, – Гуляй различил едва заметную печаль в ее голосе, и это предало ему силы.
– Вот Микулица тоже собирается, – бросил он еще один аргумент.
– Знаю, сама ему помочь вызвалась.
– И Жанна с Сибиллой не сегодня-завтра согласятся, – последний довод по разумению хитрого дьяка должен быть сломить сопротивление Малки.
– Нет! – как о чем-то давно и окончательно решенном, уверенно отрезала она, – Нет! В этот раз без меня. Я тут с Раймоном и Старцем подожду вас. Погляжу с высоты своей скалы на ваши игры в Яви. Полюбуюсь. Как там ты учил-то? Весть мир – театр и люди в нем актеры. Так что ли?
– Весь мир – театр. В нем женщины, мужчины – все актеры, у них свои выходы, уходы, и каждый не одну играет роль. Смотри ты, помнишь все, – искренне изумился он, – А ты в этом спектакле, значит, роли своей не видишь?
– Не вижу! Моя роль в этом, – она сделал ударение на слове «этом», – Спектакле не написана и не расписана. Поэтому и выходов с уходами у меня не будет!
– Зарекалась коза не подпускать козла! – неожиданно грубо пошутил Гуляй. Малка поняла, что за грубостью добрый старый дядька пытается скрыть свое сожаление, потому что она не с ними.
– Как знать, как знать. Все в руках Богов, – успокоила она его, – А мы лишь их инструменты в мире людей. Инструменты, которые звучат, чтобы лучше оттенить их божественный голос, выводящий торжественную песнь жизни! – и вдруг заливисто рассмеялась, глядя на вытянувшееся от удивление лицо дьяка, – Вот так вот дядька, как мы умеем изъясняться. А ты. Театр! Актеры! Не было у тебя еще такой актрисы. И вряд ли будет. Ступайте. Ступайте оба. Приду, провожу. Не мешайте мне тишину слушать, – она отвернулась и стала смотреть на синие дали. Только в глазах ее мелькнули прозрачные чистые слезинки. Но Гуляй их не заметил.
