– Ну ладно девонька, – Малка провела по волосам цесаревны, и кажется, после ее ласки они стали еще рыжее, – Трудна твоя Доля. Страну опять собирать. С ордынскими родами мириться, казаков на окраинах холить. Кровь Рюриков в святую чашу вливать. Дадим мы тебе опору в годах твоих. Звать его будут Разум. И умом богат и лицом пригож. А более всего стоят за ним казачьи роды, ордынские бунчуки и гетманские булавы. Они тебя в обиду не дадут. Что тебе еще сказать? Отпускаем тебя в мир твой. Одарим на дорожку, – она с улыбкой повернулась к подружкам, – Одарим девоньки?
– Одарим, – впервые разомкнула алые уста Фрея, – Я дарю ей победы в сердечных боях и неудержимость в любви.
– А я дарю ей, – Жанна задумалась на миг, тряхнула волосами, – победы на полях сражений. И не будет ей поражений. И пусть Боги удержат ее руку от пролития крови.
– А я дарю тебе верность. Верность тебе от друзей твоих и преклонение тебе от врагов твоих. И любовь народную. Вот так. А ты? – повернулась к Микулице, – А ты граф Брюс?
– А я дарю ей слуг своих тайных и явных. Пусть вкруг нее кружатся яркие скоморохи и серые тени. Пусть обороняют ее тайные братья и гвардейские офицеры. Пусть не коснутся ее: кинжал заговорщика и слова наговора. Пусть всегда рядом будут, – он хитро посмотрел на трех подруг, – серая, белая и черная кошки и черный ворон.
– Пусть! – хором поддержали они колдуна, – Ступайте. Пора. Вон Василиса заждалась.
Три хозяйки этого волшебного царства встали и пошли в сторону рощи, на ходу обернулись, помахали дружески. Брюс крепко взял за руку Елизавету, поманил за собой ворожейку и смело шагнул в костер. Вышли он опять в Дьяковский овраг, где их поджидали Угрюмы.
После возвращения из Коломенского, Брюс собрал Елизавету, снарядил с ней Василису и Угрюмов и отправил в Петербург. На прощание поцеловал в лоб, потом подумал, расцеловал троекратно.
– Езжай цесаревна. Не поминай лихом. Больше в жизни этой не свидимся. В снах приходить буду, советы давать. Заботой не оставлю, пока на трон не посажу, – он задумался, – Это точно! Василисе и Угрюмам верь как себе…даже больше. Они не предадут и не продадут. Впрочем, после Малкиного дара, тебе все служить будут верно, но эти особо. Что еще сказать. Авось свидимся в Париже, – он улыбнулся, но получилось как-то горько, – Ты подскакивай.
Василису попроси и подскакивай. Я тебе такие места покажу, закачаешься. Я Париж как свои пять пальцев…. Что еще-то? Ах да пришлю скоро Олексу Разума. Ты его в свиту свою определи. А как взойдешь на трон, венчайся. Не для любви, а дабы охоту отбить у пройдох всяких, что мечтают с императрицей породниться. Венчайся, он твоим усладам помехой не будет, а от хитрецов оградит. Что ж еще? – он поскреб в затылке, – Да пожалуй, все. Сиди пока ниже воды, тише травы. С нонешней императрицей и всеми остальными до времени живи как с сестрами родными. Чмок, чмок в щечку. Побольше танцев, побольше звону, побольше любовников, в конце концов. Легковесу побольше. Шутовство оно государству не опасно! Так говорил один умный человек, – Яков вспомнил Федора Ромодановского, тяжело вздохнул, – Кстати запомни. На Москве опирайся на Ромодановского и его преображенцев. По стране на казаков и ордынцев. Да что я все тебе говорю. Приду в думах твоих еще не раз. Помогу, научу. Езжай Елизавета, – он обнял ее, поцеловал, оторвал от себя и, передав на руки Василисе, круто повернулся и вышел из комнаты.
