Казаков на Украйне прижал, так что не пикнуть. Они и ушли. На Дону пожар раздул. Брюс мир со шведами заключил, он же Петр все норовил в этот муравейник опять палку сунуть и пошерудить. С Портой воевать собрался.
– Вот! – вспыхнуло в голове, – С Портой воевать собрался, потому и вышла из берегов Нава. Дурак! Чего полез солдатиков спасать? Да и чего их спасать они и так бы не потонули. Дурак! Все норовил удаль показать. Кому? Богам? Да им плевать на меня и растереть!
Два дня назад ему стало хуже. Он задумался. С чего бы? Вроде ничего не было. Календарь вот Брюсов почитал, там записано было, что смерть ему ждать надо в месяц этот вьюговей, на второй месяц опосля нового года, что он сам ввел с первого генваря праздновать. Прочитал, вызвал чародея…, а тот не пришел. Катька крутилась с Алексашкой рядышком. Конфетами потчевали из черного порошка – шоколада, как у французского короля принято. Он опять вспомнил, как тетенькал того короля, мальцом на руках, приговаривая: «Всю Францию несу». Высоко тогда голову поднял, когда почуял, что за спиной вся сила старых братств. Нос задрал, за притолоку зацепился, вот и споткнулся. Надоть было под ноги смотреть! Всяк гад норовит ножку подставить. Ромодановский вот даже из Москвы носу не высунул. Знает, что плох император, а не высунул. Не чтит! Апраксин и Шереметев баулы пакуют – назад в Москву, Толстой с иезуитами уже дали тягу. Бегут крысы с корабля!
– Сам. Сам виноват! – с горестью подумал он, – «Позволить править под его именем, тем, кто умней!» – Опять вспыхнули в его мозгу слова Ньютона, – Тем кто умней! А не тем, кто умелей прислуживал, не тем, кто хитрей! Дурак! Где же Яков? Вот кто должен править! После Лефорта и Ромодановского только он голова! А я на бабский подол запал, на лесть Алексашкину. Все Нептуново общество от себя отшатнул. С Третьим кругом совет держать перестал. Туда мне и дорога! – он опять тяжело вздохнул, боль резанула внизу живота.
Стало совсем плохо. К горлу подступала рвота. Он осмотрел себя с высоты своего роста, растянувшегося на кровати. Ногти посинели, руки онемели, ноги стала сводить судорога.
– Кантарелла, – неожиданно раздался шепот в ухо, – Моя знакомая по имени Малка очень любила этот яд с таким удивительно музыкальным названием. Кантарелла. Будто колокольчики звенят под дугой у тройки, что уносит тебя в снежную даль. Будто ангелы поют на поминках. Кантарелла. Очень легко прячется в сахарной пудре, особенно если ей посыпать шоколадные конфеты, – перед Петром стоял Яков Брюс.
