Оставшись один, Морозов мог теперь уповать только на поддержку друзей унтеров. На очередной встрече он поделился сомнениями.
– Дмитрий Федорович, вы поймите, я кожей чувствую, что ключ в нем, но я не могу, образно говоря, ухватить его за хвост!
– А что говорят пророки? – заинтересованно спросил Вышемирский, – В обществе «Рассеянный Мрак» считали, что ключ все-таки в пророках.
– Пророки указывают на Иисуса, но его нет нигде!
– Нет во времени!?
– Я не знаю! – Морозов всплеснул руками.
– А может, в пространстве! – хлопнул себя по колену Самарин, – А может, во времени и пространстве сразу. Какого пророка ты не успел опросить?
– Валаама! Валаама сына Веорова, того, кто предсказал явление Христа.
– Тогда ключ – он!
– Но его тоже нигде нет!! – опять в отчаянии тряхнул волосами Морозов.
– Нет где?
– Нет на горе Нево в Палестине, там, где он пророчествовал.
– Обернись. Имеющий глаза, да увидит! – великоречиво изрек Вышемирский, – Что там за воротами?
– Ладога, – хором ответили офицер и узник.
– Не Ладога, а озеро Нево. А что на север отсюда?
– Архипелаг Валаам!!! – понятливо, так же вместе, выкрикнули они, привлекая внимание солдата тюремной команды.
– Так ты, Николай Александрович, говоришь, в крепости только ты да Вера остались из твоей команды?
– Да, – пытаясь найти подвох в вопросе, ответил Морозов.
– Это немало. Ты. Да Вера! – засмеялся Самарин опять случайно получившемуся каламбуру.
И неожиданно за ним следом рассмеялись Морозов и Вышемирский.
Смех прервал его воспоминания. Громкий такой смех, нескольких человек.
– Ты слышал Издатель? Слышал, о чем эти стражи социалистической собственности толкуют? – смеясь, спрашивал его Продюсер, – Уморили деды. Ей богу, уморили. Они тут, пока ты из себя узника царизма изображал, рассказывали нам, как тюремные сторожа решили, будто все в карцере поумирали в одночасье от печного угара.
– Точно, точно, – поддержал его Редактор, – и образно так, словно в кино показали. Мол, пришли сторожа из инвалидной команды вьюшки в печах закрывать, а в камерах все заключенные по нарам лежат и богу душу отдали. Не шевелится никто и признаков жизни через глазок не видать. Сторожа засуетились…, – да что я-то рассказываю, пусть они повторят.
– А че вы ржете, как мерины? – обидчиво буркнул дед, – Тогда в карцере-то и было всего трое. Морозов, Фроленко и Вера. А солдатики, когда глянули, мол, как они там, ― увидели, что все трое лежат болезные. Белые как снег и не шавеляться. Солдатики и решили, что они того… угорели от печного жара. Бывает. И за унтерами бегом. Пока то да се, пока унтеров нашли, пока те прибегли, узники ожили все и сидят себе как ни в чем не бывало. Морозов книги пишет. Фроленко Миша читает себе, а Вера вышивает крестом. У солдат глаза на лоб, а унтера от хохота аж пополам согнулись, глядя на их рожи вытянувшиеся.
