- Садитесь, пожалуйста, место будет, - сказал я.
- Ничего, сударь, - отвечала старушка каким-то жеманным голосом, отодвигая свои скудные пожитки в мешочке.
- Сидите, пожалуйста, - повторил я.
Старик прислушался к моим словам и, ощупав с осторожностью слепца лавку, сел, а потом, опершись на свою клюку, уставил на меня свои мутные глаза; старушка не садилась и продолжала стоять в довольно почтительной позе. Я догадался, что это не дворяне.
- Куда едете, любезные? - спросил я.
- В губернский город, милостивый государь, - отвечал старик печальным голосом.
- Дедушки, батюшка, охотника этого; провожают его... дедушки, подхватила хозяйка, ставившая на стол самовар.
- Деды этого молодца? - сказал я.
- Деды, - отвечал, глубоко вздохнув, старик и потупил свою седую голову.
- А званья какого?
- Мещане, ваше высокородие.
- Из роду мещане?
- Никак нет-с, напредь того были господские люди.
- Не в эком бы месте внуку Якова Иваныча надо быть, - вмешалась хозяйка, - вот при нем, при старичке, говорю, - продолжала она, - в свою пору был большой человек, куражливый. Приедет, бывало, на квартиру, так знай, хозяйка, что делать, не подавай вчерашнего кушанья или самовар нечищеный.
Старик горько улыбнулся.
- Не думали и мы, сударыня, что наше родное детище будет таким, проговорила старушка своим жеманным и несколько плаксивым тоном.
- Что говорить, мать моя, что говорить! - подхватила хозяйка, тоже плачевным тоном.
- Остался после дочери моей родной, - продолжала старушка, - словно ненаглядный брильянт для нас; думали, утехой да радостью будет в нашем одиночестве да старости; обучали как дворянского сына; отпустили в Москву по торговой части к людям, кажется, хорошим.
- Что говорить, что говорить, мать моя, - подхватила еще раз хозяйка.
- Что ж он, загулял там? - спросил я.
- Бог знает, сударь, как сказать, хозяева ли обижали или сам себя не поберег, - отвечала старушка.
Старик горько улыбнулся и перебил жену:
- Он еще с детства себя не берег, оттого, что в баловстве родился и вырос; другие промышленники по этому же делу, еще в мальчиках живши, в дома присылают, а наш все из дому пишет да требует: посылали, посылали, наконец, сами в разоренье пришли. А тут слышим, что по таким делам пошел, что, пожалуй, и в острог попадет. Стали писать и звать, так только через два года явился: пришел наг и бос. Обули, одели, думая, что в наших глазах исправленье будет, а вместо того с первой же недели потащил все из дому в кабак...
