Денег нам никаких не платили. Но на ёлках мы получали подарки, а летом оставались в каждом лагере на пару дней на полном пансионе. А тогда актёрами восхищались до преклонения. Словом, мне нравился и «гарнир» к сцене, но сама она просто завораживала. Вы делаете шаг из-за кулис, и как-то само собой получается, что говорите другим голосом, по-другому двигаетесь, произносите чужие слова, как свои, и, увы, переживаете чужие трагедии до сжимания собственного сердца. Но зато и веселитесь за двоих – за себя и свой персонаж. А уж зрители откликаются и усиливают любое ваше чувство мощной волной сопереживания. И через какое-то время ты начинаешь чувствовать источаемое изнутри себя нечто, какое-то излучение. Вдохновение это, или драйв, или волна, которая выносит что-то из подсознания наружу, – не всё ли равно. Но кто испытал такое – не может не захотеть повторить снова и снова.
Мы с партнёрами всегда импровизировали, особенно с Игорем, носившимся по сцене с вентилятором за спиной, частенько гнали отсебятину – почти на каждом спектакле. Помню, был один мальчишка лет семи, который нас из зала уличал: «А вы вчера на спектакле вместо этой фразу говорили такую-то». И цитировал без бумажки. Тоже своего рода талант – неимоверная память. Наверное, следователем стал. А может, театральным критиком?
Когда мне было лет восемь, произошло ещё одно знаковое событие в моей жизни. По мнению психологов, после него я должна была бы всю жизнь не верить людям, не просить их ни о чём, не бояться.
В одном классе со мной училась девочка – Таня. Мы очень друг другу симпатизировали. Их дом был на соседней улице. И вот однажды Танина мать, она сама и младшая сестрёнка в панике прибежали днём в воскресенье к нам домой и, достучавшись в дверь, бросились в зал и спрятались под стол, на котором свешивалась до пола скатерть.
Вслед за ними мелькнул в окне кухни мужчина с топором в руках.
– Это мой папа, – прокричала Таня нам с моей мамой. Я стояла, растерявшись, а мама одним движением бросилась к двери и задвинула её на засов. Заскочила в кухню и поставила чайник греться. А я всё стояла в растерянности.
– Зови людей на помощь, – скомандовала мама мне спокойным голосом.
Я помчалась в спальню к окну, ведущему на улицу. И закричала:
– Помогите!
Отец Тани – рослый и свирепый пытался вышибить ногами нашу дверь.
За окном уже к тому моменту стояло трое человек – видно, видели, как гнался за семьёй Лариных их папаша. На мои крики подошли все Соколовы. Все с азартом и благоговейным ужасом на лице наблюдали, как, не преуспев в выламывании двери, стал рубить раму окна на кухне. Дерево трещало, стекла сыпались. Люди ничего не предпринимали – даже не бежали звонить в телефон-автомат. Боялись пропустить развязку.
