- Кажется, еще нет. Я, признаться, и не знаю, потому что я и входить не хочу в их дела: грустно, знаете, очень грустно, право, а нечего делать: мать!.. Кто ее может судить и разбирать. А и теперь Пашет и Анет все я содержу - это я могу прямо сказать. Но у меня небольшое состояние: всего сто душ; я сам еще люблю пожить, - ну вот, например, в карты играю, и играю по большой; до лошадей охотник и знакомых тоже имею; а она из своих ста душ ни синя пороха не дает старшим, а все на своего идола. Обидно, Сергей Петрович, невыносимо обидно! Позвольте мне еще водки выпить.
Ступицын выпил еще водки и начал немного покачиваться.
- Что мне делать, как мне быть? - рассуждал он как бы сам с собою. - К несчастью, они и собой-то хуже той, но ведь я отец: у меня сердце равно лежит ко всем. Вы теперь еще не понимаете, Сергей Петрович, этих чувств, а вот возьмем с примера: пять пальцев на руке; который ни тронь - все больно. Жаль мне Пашет и Анет, - а они предобрые, да что делать - родная мать! Вы извините меня: может быть, я вас обеспокоил.
- Ах, как вам не совестно! Напротив - мне очень приятно, - отвечал хозяин.
Гость принялся было отыскивать картуз, но остановился.
- Не могу идти домой, не могу видеть неравенства, - и в ком же? В родной матери, которая носила всех в утробе своей девять месяцев... - Здесь Ступицын немного остановился. - Сергей Петрович, милый вы человек! продолжал он. - Я обожаю вас, то есть, кажется, готов за вас умереть. Позвольте мне вас поцеловать!
- С большим удовольствием...
Новые приятели облобызались.
- Сергей Петрович! Позвольте мне у вас отдохнуть, не могу видеть неравенства.
- Сделайте одолжение, - сказал Хозаров, в душе обрадованный такому намерению Ступицына, потому что тот, придя в таком виде домой, может в оправдание свое рассказать, что был у него, и таким образом поселить в семействе своем не весьма выгодное о нем мнение. Он предложил гостю лечь на постель; тот сейчас же воспользовался предложением и скоро захрапел.
В какой мере были справедливы вышесказанные слова Ступицына, мы увидим впоследствии; но Хозаров им поверил.
- Триста душ, тридцать тысяч и каменная усадьба... недурно, очень недурно, - повторил он сам с собой, и между тем как гость его начинал уж храпеть на третью ноту, Хозаров отправился к Татьяне Ивановне.
- Ну что, ушел? - спросила хозяйка.
- Нет, пьян напился, и водку и вино - все выпил и лег спать, - отвечал постоялец. - Бог даст, как женюсь, так и в лакейскую к себе не стану пускать: пренесносная скотина! Впрочем, Татьяна Ивановна, нам в отношении Мари угрожает опасность, и большая опасность.
