Михайлов вторично замотал головой:
– Не припомню.
– И он не приходил в казармы?
– Говорю же – нет! Постороннего человека я бы сразу заметил.
– Логично.
Доронин догадался, куда клонит следователь. Если комиссар не помнил Канегиссера, то тот никак не мог принимать активного участия в готовящемся мятеже. Для того чтобы помогать мятежникам, следовало постоянно контактировать с заговорщиками, а значит, встречаться с ними. Кто-то да должен был о нем проговориться во время расследования. Фамилия Канегиссер в деле не звучала, иначе бы тот тоже оказался в расстрельных списках. Или его бы вызвали на допрос. Однако никто бывшего курсанта на Гороховую не вызывал.
– То есть о взаимоотношениях Канегиссера и Перельцвейга вам ничего не известно?
– Абсолютно! – уверенно тряхнул коротко стриженной головой комиссар.
– А с кем из курсантов можно поговорить о Перельцвейге?
Михайлов вторично усмехнулся.
– Ни с кем. Те, кто ходил к Сельбрицкому, расстреляны вместе с ним. А те трое, что не были связаны с заговором, убыли на фронт, три дня тому назад. Здесь остался один молодняк, что поступил в училище перед самым мятежом. Из этих никто ничего не знает.
– А с кем из преподавателей можно поговорить?
Михайлов почесал кончик носа.
– По поводу Канегиссера? Даже не знаю. Сейчас здесь все новые преподаватели.
– А если припомнить? – прищурился Доронин. Нехорошо прищурился, с намеком.
Михайлов намек понял.
– Можно поговорить с Сартаковым, – быстро проговорил комиссар, впрочем, тут же уточнил: – Только его нет: уволили в июле. Слишком строптивый старичок оказался. Не знаю, жив ли… А так… Литков! Точно! Как я мог забыть… Вот кто точно вам поможет. Правда, сейчас в пятидневном отпуске. Но это не беда. Он в городе. На Васильевском проживает, с ним пообщайтесь. Вредный мужик, однако, с памятью дружит.
– Адрес имеется?
– А как же. В канцелярии, на первом этаже.
* * *
Белый вошел в уже знакомый кабинет и, запахнув шинель, без приглашения, тяжело опустился на стул возле письменного стола, за которым расположился Бокий. Глеб Иванович оторвался от телеграфной ленты, которую ему принесли прямо перед приходом полковника, потер пальцами глаза, устало проговорил:
– Чай будете?
– Не откажусь.
Чекист прошел к двери, крикнул секретарю:
– Два чая. И покрепче, – после чего вернулся на свое место, снова обратился к арестованному: – Что ж вы, Олег Владимирович, буянете? В вашем-то возрасте?
– Это смотря что называть буйством. – Белый откинулся на спинку стула. – Кстати, вы мне обещали баню.
