– Твои предложения?
– Считаю необходимым ликвидировать сыскные группы от Петросовета и оставить только ту, что в штате ЧК. Все наработанные документы передать на Гороховую.
– То есть, – Зиновьев прищурился, – предлагаешь, чтобы всем делом заправляли только вы?
– Да, – убежденно кивнул головой Бокий.
– Бесконтрольно, – неожиданно продолжил Григорий Евсеевич. – Это как получается? Хочешь единовластвовать? Подмять весь аппарат ЧК под себя? Ловко, Глеб.
Глеб Иванович хотел было возразить по поводу последних слов председателя, что на данный-то момент ЧК управляет не он, однако Зиновьев ему такой возможности не дал.
– Вот что, голубь мой, – процедил сквозь зубы хозяин кабинета, – слушай сюда. Видел на входе матросов с пулеметами? Думаешь, случайно я их выставил? Покрасоваться силой новой власти? Нет, дорогой. Выставил я их по другой причине. Потому как только на одного меня уже было совершено два покушения. Да Володарский, убийцу которого твоя ЧК до сих пор найти не в состоянии. Теперь Урицкий! Убийцу которого, прошу заметить, задержали не твои подчиненные, а охрана комиссариата! И после ты мне предлагаешь, чтобы я ЧК дал полную, бесконтрольную свободу? Нет, родной, – перед лицом Бокия нарисовался кукиш, скрученный рукой товарища председателя, – ни хрена ты у меня не получишь! Будешь сюда ежедневно как миленький приползать для отчета! А я твои россказни сопоставлю с данными от коменданта. И вот тогда-то мы и увидим целостную картину.
Глеб Иванович задержал дыхание, сдерживая эмоции, после чего проговорил делано спокойным тоном:
– Посмотрим, что скажет Феликс. И если он примет мою сторону, хрен получишь ты. Подождем до вечера.
* * *
Дом на Миллионной встретил чекистов тишиной и вонью. Что воняло, Доронин разобрать не смог, но смердило немилосердно.
Войдя первым в парадное, матрос поморщился, чихнул:
– Кажись, крыса сдохла. Или еще какая тварь.
Озеровский прикрыл нос платком:
– Давайте поскорее поднимемся наверх. Там свежее.
«Ну да, – припомнил чекист, – дед-то вчера здесь уже побывал. Знает, о чем говорит».
По лестнице поднимались молча. Доронин – скрипя сапогами, Аристарх Викентьевич – хрипя легкими и постанывая на верхних ступенях каждого пролета. Демьян Федорович старика не торопил, хотя очень хотел поскорее завершить с осмотром места задержания преступника.
На площадке предпоследнего этажа Озеровский остановился, перевел дух, огляделся. Матрос тоже прошелся взглядом по стенам, дверям:
