Саша сдавил пальцы. Да, вот уж воистину абзац подкрался незаметно.
– То есть вы, конечно, с расчетом получите и премию, из резервного фонда, – суетливо утешал Константин Павлович. – Жалко с вами расставаться, но что поделать…
– Понятно все, – вздохнул Саша, глядя на буйную заоконную метель. Рановато что-то в этом году началась зима.
– Если не секрет, Александр, – помолчав, спросил завлаб, – у вас есть на уме какие-то варианты трудоустройства?
– Это вы к чему? – вяло поинтересовался Саша, у которого, конечно же, никаких вариантов не было. Это все потом – обзвоны, шастанье в интернете… а то и биржа труда…
– Тут вон какое дело… моему зятю работники нужны. Он руководит крупной строительной фирмой… сейчас они все реорганизуют… в офис требуются новые люди. Неглупые, ответственные. Мне почему-то кажется, что вы справитесь. Зарплата уж точно не меньше, чем у нас. Вот, – он нацарапал на бумажке телефон. – Можете прямо завтра с утра звонить… Только знаете что? Маленькая личная просьба. Пожалуйста, не рассказывайте никому про наши исследования. Понимаете, – в голосе завлаба что-то булькнуло, – все-таки хотелось бы сохранить приоритет. Может, все еще и вернется на круги своя. А если пойдут разговоры… идею могут перехватить. В научной среде тоже конкуренция… Ну, вы меня понимаете?
– Да не волнуйтесь, Константин Павлович, – поднялся Саша. – Буду нем как рыба.
Он не лукавил. Действительно, совсем не тянуло рассказывать кому-нибудь про жизнь в 36-м году. Вышло бы что-то вроде стриптиза.
И вертелась глупая мысль: а что же теперь будет с Фельдманами?
Саша поставил гравидиск на свою площадку, мигнул брелком сигнализации. Надо признать, повезло – в их доме крыша плоская, стоянку оборудовали на раз. А вот Антошка, сэр Энтони, как называют его в отделе, вынужден ютиться в древней, сталинской постройки высотке. Хочешь – не хочешь, а ставь свою «гравицапу» на уличной стоянке. Со всеми втекающими и, главное, вытекающими…
Катя, конечно же, трепалась по визору с этой жуткой своей подругой Зинаидой. Наглая истеричная дура. В старину таких называли кликушами. Но как же, не смей обижать Зиночку! У нее так печально сложилась судьба, надо закрывать глаза на мелкие недостатки, и вообще, от вас, мужиков, сочувствия хрен дождешься.
Так и выражалась – «хрен». При пятилетней Машеньке и трехлетнем Димке. И как бритвой: «когда нечего возразить, цепляются к словам».
А ведь поросенком визжал от счастья, когда Людмила свет Аркадьевна соизволила вернуться. Во всех деталях он помнил ту люто-снежную зиму пятнадцатого года. Звонок в дверь, надрывный такой… а за окном ветер перемешивает хлопья снега с хлопьями тьмы. И на пороге – она. Снежная королева. Во всяком случае, шуба точно оттуда. И таял снег на коврике в прихожей, и на щеках цвели ночные розы… и колотилось бешено под кожей, что ни к чему настырные вопросы…
