Сергей поставил на пол вещмешок, присел на табурет.
Сколько раз он мысленно приезжал сюда, входил в двери, просыпался во сне вон на той кровати, которая, поблескивая темной пружиной панцирной сетки, одиноко стояла в углу. Под кроватью разглядел желтую, чем-то напоминавшую пополам разрезанную дыню, балалайку.
И вдруг перед глазами встал другой вечер: лето, открытое окно, а у окна сидит на табуретке отец, и в руках у него бьется балалайка. Было ли так, или он все придумал?..
Сергей решил растопить печь, поджарить картошку, в поезде он жил на пирожках – кончились деньги. И вообще с огнем как-то веселее. А к брату можно будет поехать и завтра.
На заборке висела старая фуфайка. Сергей надел ее и вышел на улицу. Отыскал под навесом с хлябающим топорищем колун, за сенями намокшие доски. Он вытащил из середины одну посуше, колуном переломал на короткие палки, занес в дом. На печной задвижке лежал коробок с единственной спичкой. Сергей достал из кармана железнодорожный билет, подложил его под лучины и чиркнул спичку. И вдруг заметил, как резко качнулось в крохотную, готовую вот-вот погаснуть точку, пламя на конце спички.
– А ну, убирайся подобру-поздорову, – вздрогнул он от глухого, точно просеянного сквозь сито, старческого голоса.
Сергей поднял голову. В дверях стоял мужчина, лицо его было в тени, но зато хорошо был виден в руках топор. Сергей положил на плиту коробок, краем глаза поймал лежащую в углу кочергу, свободной левой рукой, будто нехотя, поднял ее и поправил в топке поленья, хоть надобности такой и не было – спичка погасла, взял, чтоб хоть что-то было в руках,
– Когда входят в дом, то обычно просят разрешения, или, на худой конец, стучатся, – стараясь казаться спокойным, сказал он, не оборачиваясь.
– Вот что, друг сердечный, убирайся. Не доводи до греха, иначе…
– Что иначе? – опросил Сергей.
Он вдруг кожей почувствовал: есть кто-то еще за окном, и не просто сторожит его, а держит на прицеле. Если дернется – прикончит через окно. Не убили там, убьют здесь, в собственном доме. И опаснее был тот, что за окном. «Нужно резким броском в простенок, там выключатель. Свет. Надо погасить свет», – быстро соображал он, чувствуя, как под гимнастеркой, с каждым ударом набирая силу, рвется из груди сердце.
Стоявший в дверях кашлянул, голова его подалась вперед, свет от лампочки упал на лицо. Сергей повернулся и увидел усохшего до прозрачности деда, и в первый миг Сергею показалось: стережет его не человек, а серая, похожая на смерть, тень.
