– Почему же только Балканы? А Польша? А Финляндия, надобно и их оставить собственной судьбе? Армян – туркам, пусть режут! Грузин – персам. Да и в Поволжье полно инородцев, которые захотят, быть может, собственного пути и закона. Где предел послаблениям?! Отчего нам Петербург не объявить новой Астраханью – на том основании, что все дворники там татары? Они его подметают, стало быть, имеют на него особые права!
Настя одним ухом слушала застольных спорщиков и старалась при этом уследить за двумя одновременными событиями вне пределов веранды. По яблоневой аллее поднимались к дому, чему-то смеясь, Аркадий с приятелем. Утреннее купание весьма освежило их. Настя надеялась, что, явившись на веранду, они станут тою силой, которая рассеет всеобщее раздраженное состояние.
Также наблюдала она и за худой фигурою Калистрата, стоявшего у входа в каретный сарай. Калистрат поигрывал большими английскими садовыми ножницами: то откроет, то закроет. Он беседовал с кем-то, находящимся внутри сарая. Угол обзора не позволял видеть, с кем именно. Настя пыталась понять, почему движения железных челюстей выглядят так угрожающе. Может быть, угрожающий вид им придают усилия Калистрата?
– Никогда этого не будет, никогда, господин профессор!
Это возмущенное воскликновение оторвало внимание Насти от садовых ножниц.
Генерал встал. Евгений Сергеевич, напротив, поудобнее откинулся в кресле и сказал отчетливо примирительным тоном:
– Я, кажется, вас задел, Василий Васильевич, поверьте, это не входило в мои планы.
– В этом я как раз не сомневаюсь, – усмехнулся вдруг генерал. – Сердить меня в данный момент вам крайне невыгодно.
Генерал грубо намекнул на финансовую подоплеку «семейного съезда».
Профессор озабоченно, можно даже сказать, растерянно посмотрел в сторону своей жены. Разговор из сферы абстракций внезапно перешел на практическую почву, и столичная знаменитость почувствовала себя неуверенно.
Зоя Вечеславовна, ни на секунду не растерявшись, подхватила эстафету.
– Вы абсолютно правы, дорогой мой дядюшка, – (Василий Васильевич был двоюродным братом хозяина имения Тихона Петровича Столешина и, стало быть, приходился двоюродным дядей его племяннице), – мы приехали сюда не для того, чтобы ссориться с вами, а с тем, чтобы наконец урегулировать раз и навсегда накопившиеся вопросы.
– Можно ли говорить об этом, когда Тихон Петрович так плох, – укоризненно сказал Афанасий Иванович.
– Вы правы, дядя Фаня, сейчас говорить об этом не стоит. И по соображениям морального порядка, и по соображениям порядка практического. Пока дядя находится в том состоянии, в котором он находится, приставать к нему с финансовыми разговорами не только жестоко, но и бессмысленно.
