- Вы дядю моего Николая Степаныча знавали?
Священник поднимает на него глаза и бороду.
- Нет-с! - отвечает он с убийственным равнодушием.
- Как же, гвардейского корпуса командиром был, - продолжал Хариков опять как бы случайно. - Да вы знаете, что такое корпусный командир?
- Нет-с! - отвечает и на это священник и, в то же время вытянув из своей бороды два волоска, начинает их внимательно рассматривать.
- Войско наше разделяется на роту, батальон, полк, дивизию и корпус поняли?
Священник вытянул целую прядь волос.
- Понял-с, - произнес он.
- Ну, а слыхали ли вы, - продолжал Хариков чисто уже наставническим тоном, - что покойный государь Александр Павлович великих князей Николая Павловича и Михаила Павловича держал строгонько?
Священник отрицательно покачал головой.
- Ну, так это было! - произнес Хариков полутаинственно и полушепотом. И что значит военная-то дисциплина... - продолжал было он, прищуривая глаза, но в это время в комнату вошел покойный отец, по обыкновению мрачный и серьезный, и сел тут на стул.
Евграф Петрович употребил над собою все усилие, чтобы продолжать разговор в прежнем тоне.
- И так как великий князь был бригадным, дядя корпусным, я адъютантом...
- У кого это адъютантом? - перебил его отец.
- У дяди Николая Степановича, - отвечал ему скороговоркой и не повернувшись даже в его сторону Хариков.
- А!.. - произнес отец.
Все очень хорошо знали, что Хариков никогда и ни у какого своего дяди адъютантом не бывал, и сам он очень хорошо знал, что все это знали, но останавливаться было уже поздно.
- Великий князь обыкновенно каждую неделю являлся к дяде с рапортом, говорит он, стараясь скрыть волнение в голосе, - я, как адъютант, докладываю... Дядя выйдет и хоть бы бровью моргнул... Великий князь два пальца под козырек и рапортует: "Ваше высокопревосходительство, то-то и то-то!.." Дядя иногда скажет: "Хорошо, благодарю, ваше высочество!", а иногда и распеканье. Так не поверите вы, - продолжал Евграф Петрович, обращаясь уж более, кажется, к иконам, чем к своим слушателям, - идет великий князь назад через залу... Я его, разумеется, провожаю... он возьмет меня за руку, крепко-крепко сожмет ее. "Тяжело, говорит, братец Хариков, жить так на свете".
Эти слова священника даже пробрали; он повернулся на стуле и почесал у себя за ухом. В лице отца появляется какая-то злобная радость.
- А как вы с ним кутить ездили? - спросил он хоть бы с малейшим следом улыбки на лице.
