Русские лгуны | страница 24
______________
* ажурные (франц.).
- Благодарю вашу матушку и вас! - сказала она, кидая на меня отчасти нежный и отчасти покровительственный взор.
- Усядемтесь, - прибавила она в заключение.
Уселись.
Доминика Николаевна несколько времени осматривала меня с головы до ног.
- Хорошо ли вы, во-первых, учитесь? - спросила она.
Я обиделся.
- Хорошо-с! - процедил я сквозь зубы.
Доминика Николаевна закатила глаза вверх.
- Я читала ваше письмо: перо превосходное, мысли возвышенные!
Я помирился несколько с ней.
- Вы застали меня, - продолжала Доминика Николаевна с глубоким вздохом, - убитую горем и болезнью...
Я молчал.
- Дмитрий Дмитрич... вы, конечно, его знаете?
- Знаю-с!
- Он получил еще новый удар от своих врагов: его опять хотели посадить в тюрьму.
В печальном выражении лица Доминики Николаевны была видна и насмешка и грустное презрение к людям.
- Но, вероятно, он как-нибудь избавится от этого, - произнес я.
- Друзья его, конечно, не допустили; я вот это мое имение заложила и внесла за него.
Дмитрий Дмитрич, как все это знали и чего она сама не скрывала, был друг ее сердца.
- Вот вам всем, молодым людям, - продолжала она, - этот человек образец, который имеет все достоинства.
Дмитрий Дмитрич в самом деле имел много достоинств: всегда безукоризненно и по моде одетый, с перетянутой, как у осы, талией, с тонкими каштановыми и уже с проседью усами и с множеством колец на худощавых руках Дмитрий Дмитрич был сын какого-то важного генерал-аншефа. Воспитывал его французский граф, эмигрант и передал впечатлительному мальчику все свои добродетели и пороки. Сначала Дмитрий Дмитрий служил в гвардии, танцевал очень много на балах, потом гулял на Невском уже в штатской бекеше и, наконец, вдруг вследствие чего-то выслан из Петербурга с обязательством жить в своей губернии.
- По четырнадцатому декабря замешан, - говорили сначала про него таинственно.
Сам Дмитрий Дмитрич по этому поводу больше или отмалчивался, или делал гримасу.
Все раскрывающее время, впрочем, дало и другого рода толкование сему обстоятельству, и впоследствии, когда кто-либо из приезжих спрашивал какого-нибудь туземца, за что Милин (фамилия Дмитрия Дмитрича) выслан из столиц:
- Выслан-с он... - отвечал туземец, и если при этом была жена в комнате, он говорил ей: "Выдь, душа моя!" Та выходила, туземец что-то такое тихо говорил приезжему, тот делал знак удивления в лице.
- Неужели? - восклицал он.
- Говорят! - отвечал грустным голосом хозяин.