– Я надеюсь, ты не сломал себе руку? – спросила я скорее автоматически, снова присаживаясь напротив него.
– Кажется, сломал, – сказал он, счастливо улыбаясь и потирая кисть.
– Как же так! Тебе больно? Я же просила, осторожнее. Что теперь делать? Наверное, надо в травмпункт.
– Да, я сейчас пойду, – сказал он, потирая на глазах опухающую руку. – Но нисколько не жалею. Рука заживет. А я чувствую себя свободнее.
Мне ничего не оставалось, как, обмирая от беспокойства за него, пролепетать:
– Мне было довольно страшно. Теперь ты видишь, как сильна была твоя злость, она стала разрушать тебя самого!
Когда мы увиделись через две недели, он выглядел совсем другим: расслабленным, улыбающимся, довольным, мой «спинной мозг» чувствовал себя в безопасности. Рука действительно зажила, хотя периодически напоминала о себе тупой болью. Он впервые за долгое время смог съездить к матери и поговорить с ней. Ему показалось, что они поняли друг друга. Через месяц все заметили, как он изменился.
Мой супервизор, когда я поведала эту историю, сказала: «Сломал руку – дешево отделался, а мог сломать себе жизнь. Иногда такие вдребезги разбиваются в какой-нибудь нелепой автокатастрофе».
Нам, родителям, как мне кажется, важно понимать простую мысль, кажущуюся мне истинной: дети в глубине души хотят быть хорошими, они не хотят быть плохими. В ребенке, каким бы он ни был, не может быть сосредоточение мирового зла. Ребенок добр и мудр по своей природе. Он может быть больным, но злым по своей природе – нет. А вот злиться он может. Имеет право, поскольку он – тоже человек, только маленький.
