Бегушев, сидевший все потупившись, при этом вдруг приподнял голову и уставил пристальный взгляд на Домну Осиповну.
- Скажите: вы очень любили вашего мужа? - спросил он.
- Очень! - отвечала Домна Осиповна. - И это чувство во мне, право, до какой-то глупости доходило, так что когда я совершенно ясно видела его холодность, все-таки никак не могла удержаться и раз ему говорю: "Мишель, я молода еще... - Мне всего тогда было двадцать три года... - Я хочу любить и быть любимой! Кто ж мне заменит тебя?.." - "А любой, говорит, кадет, если хочешь..."
- Дурак! - произнес, как бы не утерпев, Бегушев и повернулся в своем кресле.
Домна Осиповна покраснела: она поняла, что чересчур приподняла перед Бегушевым завесу с своих семейных отношений.
- Конечно, это так глупо было сказано, что я даже не рассердилась тогда, - поспешила она прибавить с улыбкой.
Но Бегушев оставался серьезным.
- И что же вы, жили с ним после этого? - проговорил он.
- Да!..
- Странно! - сказал Бегушев, снова потупляя свое лицо. Ему как будто бы совестно было за Домну Осиповну.
- Но я еще любила его - пойми ты это! - возразила она ему. - Даже потом, гораздо после, когда я, наконец, от его беспутства уехала в деревню и когда мне написали, что он в нашу квартиру, в мою даже спальню, перевез свою госпожу. "Что же это такое, думаю: дом принадлежит мне, комната моя; значит, это мало, что неуважение ко мне, но профанация моей собственности".
При слове "профанация" Бегушев поморщился.
Домна Осиповна, привыкшая замечать малейший оттенок на его лице и не совсем понявшая, что ему, собственно, не понравилось, продолжала уж несколько робким голосом:
- И вообрази, при моем слабом здоровье я на почтовых проскакала в какие-нибудь сутки триста верст, - вхожу в дом и действительно вижу, что в моей комнате, перед моим трюмо причесывается какая-то госпожа... Что я ей сказала, - сама не помню, только она мгновенно скрылась...
Бегушев, наконец, усмехнулся.
- Воображаю, какая ей песня была пропета, - проговорил он.
- Ужасная, кажется... - продолжала Домна Осиповна, - я даже не люблю себя за это: я очень мало умею себя сдерживать.
- В этом случае, я думаю, нечего и сдерживать себя было: в вас говорило простое и законное чувство, - заметил Бегушев.
- Да, но все нехорошо!.. Потом муж приехал... ему тоже досталось; от него, по обыкновению, пошли мольбы, просьбы о прощении, целование ручек, ножек, уверения в любви - и я, дура, опять поверила.
