Домна Осиповна с удовольствием исполнила это приказание и, беря деньги, увидала рецепт.
- Послать надо это? - спросила она.
- Да! - произнес не совсем охотно Бегушев.
Домна Осиповна немедля отправила Прокофия в аптеку, а сама подошла к кровати Бегушева и даже встала перед ним на колени.
- Ты не сердишься теперь больше на меня? - говорила она нежным голосом и, поймав руку Бегушева, начала ее целовать. - Ах, как я люблю тебя! шептала она.
Бегушев тоже умилился душой.
- Действительно, - сказал он, - надобно, чтобы женщина меня очень любила: я сознаю теперь, какой я злой и пустой человек.
- Ты не злой, но очень ты умен! - заметила Домна Осиповна.
- Поглупей - лучше бы было?
- Лучше! - отвечала Домна Осиповна. - А доктор, скажи, как тебе понравился?
- Пролаз, должно быть, великий!
- Но собой, не правда ли, как он хорош?
- Красота придворного лакея, - определил Бегушев.
- Ах да, это верно! - подхватила Домна Осиповна.
В самом деле доктор напоминал ей несколько придворного лакея, но, впрочем, она любила в мужчинах подобную красоту.
Бегушев между тем сделался опять серьезен.
- У меня просьба к тебе: напиши от меня, под мою диктовку, письмо к Тюменеву, - проговорил он.
- С удовольствием! - сказала Домна Осиповна и села за письменный стол.
Бегушев стал диктовать ей:
- Любезный друг! Я болен и это письмо пишу к тебе рукою Домны Осиповны. Приезжай ко мне на святках погостить; мне нужно поговорить и посоветоваться с тобою об очень серьезном для меня деле. - "О каком это серьезном деле?" подумала Домна Осиповна, заканчивая письмо.
- А какие могут быть у вас серьезные дела с Тюменевым? Может быть, какая-нибудь старая любовь, про которую он знает? - спросила она Бегушева, как бы шутя.
- Вовсе не любовь, а хочу с ним посоветоваться о наследстве после себя, - объяснил Бегушев.
- О нет, не верю, - продолжала Домна Осиповна в том же шутливом тоне; а потом, когда она ехала от Бегушева в его карете домой, то опять довольно странная мысль промелькнула в ее голове: "Что, неужели же Бегушев, если он будет делать духовную, то обойдет ее и не завещает ей хоть этой, например, кареты с лошадьми!" Но мысль эту Домна Осиповна постаралась отогнать от себя.
- О господи, пусть он живет; он единственное сокровище мое, прошептала она и несколько даже рассердилась на себя. Но что делать: "гони природу в дверь, она влетит в окно!"
Глава II
Тюменев был человек, по наружности, по крайней мере, чрезвычайно сухой и черствый - "прямолинейный", как называл его обыкновенно Бегушев, - и единственным нежным чувством сего государственного сановника до последнего времени можно было считать его дружбу к Бегушеву, который мог ему говорить всякие оскорбления и причинять беспокойства; видаться и беседовать с Бегушевым было наслаждением для Тюменева, и он, несмотря на свое большое самолюбие, прямо высказывал, что считает его решительно умнее себя. Откуда проистекало все это - определить трудно; может быть, в силу того, что сухие и завядшие растения любят влагу и только в ней оживают. Получив письмо Бегушева, Тюменев, не дождавшись даже праздников, поехал к нему в Москву. Он очень встревожился, увидав, до какой степени Бегушев пожелтел и похудел.
