Присяжные начали выходить. Впереди шел председатель их, человек пожилой и строгой наружности.
- Этот, кажется, не помилует! - заметил Бегушев тихо Тюменеву.
- Вероятно!.. Я его знаю, он очень умный и честный человек! - отвечал тот.
На все вопросы: "Виновен ли Хмурин в том-то и в том-то?" - было отвечено: "Да, виновен!"
Хмурин опустился на спинку своего стула. Граф Хвостиков заплакал и поспешил утереть глаза платком, который оказался весь дырявый.
Бегушев, более не вытерпев, встал с своего места и сказал Тюменеву вслух:
- Суд хоть и необходимая вещь, но присутствовать на нем из простого любопытства - безнравственно.
Затем он пошел.
- Ты уже уходишь? - спросил его Тюменев.
- Да.
- Домой?
- Домой!
При выходе к Бегушеву отнесся адвокат Хмурина, весь даже дрожавший.
- Я слышал, что вы сказали; благодарю! - проговорил он.
Бегушев, не совсем хорошо понявши, за что, собственно, тот его благодарил, ответил ему молчаливым поклоном и, выйдя из здания суда, почувствовал, что как будто бы он из ада вырвался.
"Люди - те же шакалы, те же!" - повторял он мысленно, идя к своей гостинице, хотя перед тем только еще поутру думал: "Хорошо, если бы кого-нибудь из этих каналий, в пример прочим, на каторгу закатали!" А теперь что он говорил?.. По уму он был очень строгий человек, а сердцем - добрый и чувствительный.
Перед самым обедом, когда Бегушев хотел было сходить вниз, в залу за табльдот, к нему вошли в номер Тюменев и граф Хвостиков.
- Мы к тебе наяном{174}! - сказал первый. - Как хочешь, накорми нас обедом!
- Отлично сделали! - сказал Бегушев с удовольствием и немедля распорядился, чтобы обед на три прибора подали к нему в номер, и к оному приличное число красного вина и шампанского.
- Виновница тому, - начал Тюменев, - что мы у тебя так нечаянно обедаем, Елизавета Николаевна, которая, выходя из суда, объявила, что на даче у нас ничего не готовлено, что сама она поедет к своей модистке и только к вечеру вернется в Петергоф; зачем ей угодно было предпринять подобное распоряжение, я не ведаю! - заключил он и сделал злую гримасу. Видимо, что эта выходка Меровой ему очень была неприятна.
- Когда женщины думают о нарядах, они забывают все другое и теряют всякую логику! - сказал граф Хвостиков, желая оправдать дочь свою в глазах Тюменева.
Обед хоть и был очень хороший и с достаточным количеством вина, однако не развеселил ни Тюменева, ни Бегушева, и только граф Хвостиков, выпивший стаканов шесть шампанского, принялся врать на чем свет стоит: он рассказывал, что отец его, то есть гувернер-француз, по боковой линии происходил от Бурбонов и что поэтому у него в гербе белая лилия - вместо черной собаки, рисуемой обыкновенно в гербе графов Хвостиковых.
