Он отошел в сторону, на его губах заиграла усмешка:
— Если ты покинешь этот дом, я позабочусь о том, чтобы ты ничего не получила.
Она ему улыбнулась:
— Как ты думаешь, что я получала последние сорок лет?
Она прошла в спальню, ее босые ноги тонули в пушистом ковре, пока женщина шла через коридор и вниз по лестнице. Она ожидала, что расплачется, но ее глаза были сухими, как пустыня Мохаве. Босая и в ночной сорочке, она открыла входную дверь.
— Мам, куда ты идешь?
Она забыла, что ее старший сын остался на ночь.
— Возвращайся спать, — сказала она ему.
— Ты не можешь выйти на улицу в пижаме. Что если соседи тебя увидят?
Эта мысль ее развеселила. Впервые за долгие годы, может быть, вообще за все время, ей было насрать, что подумают другие. Она вышла на улицу и тихо прикрыла за собой двери. Закрыв глаза, она полной грудью вдохнула свежий ночной воздух.
Она была свободна. Наконец-то.
***
На следующий день, поев бургеры и домашние картофельные чипсы, Саманта и жена Тома, Гретчен, сидели в мягких креслах на раскидистом каменном патио, наблюдая, как Доминик и Том корчат глупые рожицы трехмесячному сыну Тома, Лэндону.
Несмотря на то, что она недавно родила, Гретчен была худеньким созданием, с нахальным блеском в глазах. После пары минут общения с ней, Сэм знала, что она ей понравится.
При виде Доминика с ребенком на руках ее сердце таяло. Его суровое лицо смягчалось прямо на глазах. Однажды, он сможет стать хорошим отцом. После того, как пару дней назад он дал ей понять, что она не сможет ему доверять, Сэм не планировала заниматься с ним любовью. Но после того, как он вступился за нее перед ее братьями и отцом, ее решимость ослабла, и женщина не пожалела об этом. Занятия любовью с Домиником оказались именно такими, как она и представляла.
Их неистовый секс начался на полу в гостиной, затем они переместились на диван там же, и, наконец, в его постели. Даже сейчас, ее тело покалывало с головы до пальцев на ногах. Не осталось ни единой части ее тела, которой он бы не видел, или не прикоснулся, и ей это нравилось. Впервые за все время, она занималась любовью с мужчиной, и не чувствовала сожаления, или страха, что он может сбежать. Следующие два месяца, к лучшему или худшему, они застряли друг с другом, и она улыбалась при мыслях об этом.
Доминик обычно был скрытным и отчужденным, как будто он боялся сказать слишком много, но в постели он позволил своим стенам обрушиться. Он не был эгоистичным любовником. Даже близко. Он был дарителем, созидателем, угодником.
