И в самом деле, когда в мае 1912 года, после манифестации, закончившейся кровопролитием, Болдижар Фюшпёк вместе с Ференцем Эгето четыре недели находился под следствием в тюрьме на улице Марко, он видел оттуда небо; из окошка камеры, в которой он сидел, — если только можно этому верить, — как раз открывался кусочек серого будапештского неба. Фюшпёка обвиняли в том, что он оказал сопротивление властям, но, продержав четыре недели, освободили с какой-то мотивировкой; до суда дело так и не дошло.
Тетушка Йолан уже давно спала сном праведницы. Спал и сын ее, ученик коммерческого училища Йошка Фюшпёк, сопровождая свое путешествие по сонному царству пыхтением, присущим скорее мощному паровозу, набиравшему скорость, чем существу человеческого рода, а правой рукой производя движения, характерные для игрока в бильярд. В связи с бурно развивающимися событиями вынужденный прервать дневную игру на бильярде, он компенсировал себя сейчас, унесшись в сновиденьях в пивную Хорна, где ему уже не могли помешать никакие завсегдатаи из числа христиан-социалистов.
Ференц Эгето был слишком утомлен, чтобы спать. Там, в ночи, над крышами будапештских домов уже засиял светлый лик луны. Луна осветила тесные будапештские дворики и через полуотворенные окна заглядывала в квартиры, где было мало воздуха и где после треволнений этого дня, исполненного исторических свершений, в тревожном поту спали люди, где руки угрюмых литейщиков отдыхали на мясистых плечах их жен, белокурые модельщики скрипели зубами, схватившись во сне со своими противниками, и сердито похрапывали воинственные наборщики. Спал министр внутренних дел, грезя о социал-демократическом рае, на вратах которого золотыми буквами было начертано: «Движение — все, конечная цель — ничто», и кончики его обвисших усов вздрагивали от носового присвиста. Расставив на городской окраине перед кавалерийской казармой надежные караулы и предварительно набросав детальный план завтрашнего вступления в город, спали румынские генералы, спали офицеры, унтер-офицеры и солдаты. Спал шеф городской полиции, хотя в полицейском управлении жизнь била ключом: подъезжали и отъезжали одноконные извозчичьи экипажи и автомашины; в особой потайной комнате, принадлежащей сыску, пол сделался скользким от крови и оставался таким, пока не подтер его сам обвиняемый; жандармские чины, поздно ночью прибывшие из провинции, из Задунайщины, распространяли вокруг себя легкий деревенский запах плесени, который издавали их мундиры, провисевшие целое лето в шкафу. Спал некий сыщик со свиным рылом, приложив к голове компресс, в то время как его собратья по ремеслу группами разгуливали по предместьям; в Андялфёльде раза три доходило до рукопашной, причем от кастетов, свинцовых палок и даже револьверов рабочие защищались молотками, дубинками, досками, вырванными из забора, и оторванным свинцовым кабелем. В спальнях в центре города спали мужчины с подстриженными бачками, а у ножек кроватей рядом с ночной посудой бодрствовали их белые гетры. Город спал.
