— Это для молодых! Если б мой Бела был жив, он непременно был бы в партии вместе с вами… против злодеев! Но что спрашивать со старой развалины-инкассатора… товарищи?
Волнуясь, он неизменно забывал это слово, «товарищ», поэтому произносил его редко и всегда очень смущался. Он много читал, часто приносил домой приложения к газете «Вилагошшаг»; более того, он даже принялся за второй том сочинений Маркса и Энгельса в красном коленкоровом переплете, изданный Эрвином Сабо, но, по правде сказать, только перелистывал его, ибо мало что понимал. Пожалуй, работа Энгельса о крестьянской войне в Германии была единственной, которую он, беспрерывно хмыкая, прочел до конца.
— Дворянство всегда норовило содрать с народа семь шкур! — говорил он задумчиво после этого, однако замечания политического характера делал чрезвычайно редко и, даже осилив названный труд, как-то безотчетно подводил под понятие «дворяне» владельцев магазина «Марк Леваи и сыновья».
В храм божий он ходил два раза в год — читать молитву за упокой души сына Белы и своей жены…
…Эгето внезапно очнулся от задумчивости. Послышался мерный стук шагов — видно, шел патруль; проспект Императора Вильгельма был безлюден.
На темной площади Святого Иштвана съежилась черная безмолвная громада базилики, словно замерший перед прыжком огромный хищный зверь.
— Ра-або-чи-ие! — разорвал тишину чей-то голос. Застучали сапоги, щелкнули затворы винтовок — и опять стало тихо.
По лестнице дома на улице Надор впереди Эгето медленно поднимался человек в изодранной солдатской одежде. Эгето подождал, пока солдат пройдет, и лишь тогда пошел сам. У двери квартиры номер двенадцать на четвертом этаже он остановился и постучал.
— Это я, тетушка Йолан, — сказал он. И лишь затворив за собой дверь кухни, добавил голосом, в котором сквозила смертельная усталость: — Не пугайтесь! Возможно, день или два мне придется ночевать у вас.
— Эти вареники совсем посинели с полудня! — заявил курносый мальчуган, голодными глазами глядя в тарелку, но к еде тем не менее не прикасаясь.
— Не дури, — отозвалась худощавая старуха, мельком взглянув на стоявшую перед мальчиком тарелку с варениками, которые действительно потемнели за день и были сейчас какого-то серовато-синего цвета и чуть потрескавшиеся. — Ешь! Желудку безразлично, какого цвета ужин. А эти вареники, кстати, не синие, а желтые, просто они из картофельной муки приготовлены.
— С виду синие, — не сдавался мальчик. — Я цвета различаю. Ух, какие скучные эти вареники! Тебе тоже скучно от них, ты уж мне не говори! Теперь давай сочинять, а то я не стану есть.
