«Греби к берегу. Оставь ее на суше, а сам плыви в какую хочешь стадию. Хоть в Турцию», – хмыкнула тварь.
Я засмеялся каркающим смехом.
– Нет, – покачал я головой. – Мы будем вместе.
Я повернул голову в сторону Марины:
– Любимая?
Она молчала.
– У меня… такое ощущение, что я…
Облизав сухим языком воспаленные губы, я продолжил:
– …что я должен был кое-что сказать тебе. Хм… очень важное.
Марина вздохнула, невнятно пробормотав что-то в полудреме.
Я обратил взор на дно лодки и едва не закричал.
Молоток.
Окровавленный молоток с налипшими на ударном бойке волосами. Мамиными волосами.
Отшатнувшись, я поскользнулся на поперечной лавке, упав. Весло выскользнуло из рук с тихим бульканьем, начиная отдаляться от лодки, но в тот момент я даже не понял, что произошло.
– Нет, нет, – бормотал я в священном ужасе, закрыв лицо ладонями.
«Что случилось с твоими родителями, Витя?»
Голос Марины, казалось, сочился отовсюду, словно вязкая патока.
Конечно, я обещал ей рассказать. Тогда, на Утесе Прощенных.
Я нерешительно убрал руки от лица.
Никакого молотка в лодке не было. Конечно, откуда ему взяться. Его давно уничтожили, как вещдок по делу об убийстве моей матери…
– Я любил его, – сказал я, на мгновенье задумавшись, не лукавлю ли я.
Пожалуй, нет.
– Я любил папу, – повторил я неизвестно зачем. – Он был… хорошим.
Память тут же подкинула мне недавний кошмар, в котором мой отец плыл за мной с молотком, и, несмотря на палящее солнце, по моей обгоревшей коже зазмеился колючий холодок.
– Он много пил, Марина. Перестройка, потеря работы… в общем, он закодировался. И когда он завязал с алкоголем, у него в голове произошли какие-то изменения. Странные изменения. Будто в нем произошел необратимый сбой, как в механизме. Он ходил на работу. Он дарил моей маме цветы. Красивые букеты роз. Представляешь? Она любила розы. Он водил меня в кино и зоопарк. Но мне казалось, что иногда с нами живет совершенно чужой человек, а не папа. Ты меня понимаешь? Ты вообще слышишь меня, дурочка?
Марина ничего не ответила, и я неодобрительно покосился на нее.
«Я говорю, а она не слушает».
– Марина!
Веки девушки затрепетали, и она открыла глаза. Мутный, ничего не выражающий взгляд. Словно на тебя смотрит большая кукла с глазами из прозрачного пластика.
– Ты слышишь?
«Конечно, слышит, дурень, – лениво рыгнув, отозвалось существо. – Давай, не останавливайся. Я люблю слушать эту историю».
– Отвали, – приказал я, с болью ощущая, как оно деловито шуршит когтями где-то глубоко внутри.
