- Прошу, - говорит, - дядюшка и тетушка, почтить мою жену таким же родственным расположением, которым и я всегда пользовался от вас.
Она тоже просит полюбить.
Мы говорим, что это наша обязанность.
- Не скучаете ли вы, - говорю, - сударыня, в деревне, в наших местах?
- Нет-с, - говорит, - с мужем и детьми зачем же скучать?
- А дети ваши велики? - спрашивает жена моя.
- Старшему, - говорит, - два года, а младшему шесть месяцев.
- Сами кормите?
- Нет, - говорит, - первого я сама кормила, но потом была больна, и второго доктор мне запретил; так это мне грустно!
- Вот, - говорит (вмешался уж это племянник), - тетушка и дяденька, побраните для первого знакомства вашу племянницу, - хандрит часто: что немного не по себе, а она уж бог знает что воображает, никак и ничем себя не хочет порассеять.
Я посмотрел, знаете, на нее: цвет лица, кажется бы, бледный, а между тем румянец, как два врезанные розовые листа, играет. "Ну, пожалуй, думаю, судя по этому, есть от чего и похандрить"; однако не выказал этого, а, напротив, еще говорю:
- Нехорошо, - говорю, - молодой даме о болезни думать.
- Нет, - говорит, - дядюшка, я не думаю, а, ей-богу, говорит, иногда себя очень нехорошо чувствую.
И так далее беседуем. Но так как они, хоть и не первый год женаты, а для нас все еще будто молодые, и потому я затеял для них обедец, кое-кого из знакомых позвал. Съехались те. Вижу, мой Дмитрий Никитич себя держит свысока. Что-то насчет стола заговорили, и он тотчас же нам начал рассказывать: какой нынче должен быть порядочный, как он выразился, стол, перечислил названия кушаньям - всё иностранные, так что мы, его слушающие, этаких и не слыхивали, и все это, знаете, очень подробно - точно сам повар! Потом об экипажах коснулся разговор. Он стал доказывать, что если уж покупать экипажи, так никак не менее восьмисот рублей серебром, потому что такой экипаж будет гораздо выгоднее дешевого, прослуживши десять пятнадцать лет без починки, и вслед за этим начал смеяться над некоторыми нашими помещиками, которые собирают экипажцы дома, хозяйственно.
- Кто, - говорю я ему на это, - Дмитрий Никитич, не знает, что коляска в восемьсот рублей серебром лучше, чем дома собранная в двести рублей ассигнациями; да ведь всякой по одежке протягивает ножки; надобно наперед, чтобы восемьсот-то рублей в кармане были.
- О дядюшка, что это за вздор! Велики деньги восемьсот рублей!
Словом, я вижу, что он немного корчит из себя барича; к супруге своей в то же время очень внимателен, беспрестанно, знаете, обращается к ней на французском языке. Она ему также отвечает по-французски. Я-то не понимаю, а только жена мне после сказывала, что она это, как называется, произносит совершенно как француженка. Далее потом вышли как-то и мы, и гости все наши в залу. Он, увидевши тут фортепьяно, вдруг говорит моей жене:
