Двадцать дней на борту корабля "Очарование" | страница 31



С горем пополам с костром мы справились, теперь надо было заняться ухой. Я очистил две морковки, одну большую луковицу. Жалко, что у нас не было петрушки. Потом вытащил из-под нар зелёную эмалированную кастрюлю, начищенную мною до блеска, зачерпнул в неё чистой воды, бросил туда перец, лавровый лист, морковку, лук, соль, закрыл кастрюлю крышкой и осторожно, чтобы не расплескать воду, вскарабкался по песку на откос. Поставил кастрюлю на таганок и подпалил дровишки.

После этого мы с Орланом немножко поплавали, потому что было так жарко, так жарко — с меня ручьями лился пот, да и псу надо было отмыться.

Искупавшись, я начистил картошки, нарезал её кубиками. Теперь оставалось приготовить рыбу. Я быстро начистил маленьких рыбёшек, а бабушка Наташа всё не шла, а вода уже кипела, я видел, как пар приподнимал крышку. И тут мне пришла в голову мысль: почистить карпа самому. Подумаешь, дело какое, ну чего тут сложного?

Отвязав от штурвала садок, где гулял карп, кряхтя выволок его из воды. На удивление, карп оказался совсем смирный, и я, не задумываясь, положил его на носовую палубу. Лежит спокойно. Но я на всякий случай его придерживаю. Только я хотел начать чистить, как сердце моё почувствовало, что по берегу движется бабушка Наташа. Оглянулся — так и есть! Я на минуту растерялся. Опять скажет: «Самовольство, непослушание, самоуправство, а на корабле, в походе этим явлениям не место», и так далее, и тому подобное. Злодей карп воспользовался моей растерянностью и был таков!

Я — за ним. Да разве его поймаешь! Он сразу в глубину ушёл.

Вылез я убитый горем, мокрый, несчастный, сел на песок. Меня распирала такая злость, что хотелось бить себя кулаком по черепу, или нападала такая обида, что хотелось плакать.

Бабушка Наташа молча смотрела на меня. Глаза у неё были печальные, а лицо как-то искривилось, и ни один мускул на нём не дрогнул. Никогда её такой не видел, и мне стало её так жалко, так жалко, что я захныкал. Она подошла ко мне и положила мне на голову руку.

— Ах, Виталий, Виталий!

Она сказала это хоть и ласково, но с лёгким упрёком. Я схватил её руку и прижался щекой, и бабушка Наташа чуть-чуть улыбнулась.

Решено было ничего не говорить дедушке, рассчитывали на его рассеянность. Раньше она часто говорила, что её муж не отличается гурманскими вкусами и не разбирается в блюдах, с ним ей легко.

Но увы! Бабушка Наташа просчиталась. Вы бы видели дедушкино лицо, когда он хлебнул нашей ушицы!