— Сейчас, — буркнула под нос, чувствуя, что, наконец, пряжка поддалась.
Дальше расстегнуть брюки не составило труда. Под брюками были белые боксеры. Не ожидая понуканий, я оттянула резинку трусов, чтобы обнажить плоть. Естественно, ни о каком возбуждении речи не было. Я даже немного тому обрадовалась. Ведь мужчину не приводила в восторг происходящая ситуация, а значит он не такой урод, как Слюсаренко.
Я дотронулась до мужского естества, одновременно стягивая ниже трусы. От моего прикосновения плоть начала чуть подрагивать. В какой-то миг я ощутила, что хочу сделать мужчине приятное. И не потому, что меня к этому принуждают, а потому что он мне понравился. Я поняла это в какие-то доли секунды. Ведь совершенно немного надо чтобы узнать, приятен человек или нет. Этот был приятен, даже очень.
Стоило мне только наклониться и лизнуть головку, как на моих глазах член начал увеличиваться в размерах, в итоге мои пальцы еле-еле обхватывали древко. А дальше я медлить не стала и вобрала в рот вершину плоти, чувствуя на языке солено-мускусный привкус.
— Ого, с каким рвением она сосет, видимо ей это дело очень нравится, — принялся комментировать Слюсаренко. — Надо будет и мне попробовать.
Я затылком ощущала пристальный взгляд депутата. Наверняка он безумно радовался своей победе. Я же не отвлекалась, желая как можно быстрее доставить удовольствие мужчине.
— Ты ее не тронешь, — сдавленным голосом, чувствуя приближение оргазма, произнес Герман. — Иначе я тебя убью, — последние слова совпали с семяизвержением.
— А девочка-то огонь, как лихо справилась. Ты вроде никогда раньше спринтером не был или жизнь поломала?
Я почувствовала на языке последние выплески семени. Мужчина же не проронил ни звука, кроме слов, обращенных в адрес депутата. Чего это ему стоило, я не знаю. Я лишь ощущала закаменевшее от напряжения тело и острый оргазм, являющийся для него наказанием.
— Заткнись. Ты своего добился. А теперь пусть она идет, — прорычал Герман, ухватившись за подлокотники кресла настолько сильно, что побелели костяшки на руках.
— Конечно. Пусть идет. Вон к нам уже спешит целая делегация, — сквозь увитую виноградом беседку были видны приближающиеся люди.
— Пошла вон отсюда. И пришли кого-нибудь еще, — меня прогнали, словно собаку. Впрочем, этому я даже была рада.
Я со всех ног бросилась в сторону ресторана, по пути чуть не столкнувшись с каким-то мужчиной.
В общий зал я не пошла, а пробралась в свою каморку, где свернулась комочком, до меня в полной мере стала доходить ситуация, в которой я оказалась.
