Этот вопрос незваные гости проигнорировали, продолжая искать какие-то мифические вещдоки. Разумеется, за два проведенных у нее в комнатах часа милиционеры ничего не нашли. Инна устало терла переносицу, голова болела нещадно. К счастью, вскоре все должно закончиться. Если постарается, она и Тимошу сможет уговорить подождать с выяснениями отношений до завтра. И тогда можно будет прилечь, положить на лоб влажное полотенце и закрыть глаза.
– Подпишите, пожалуйста! – Пашка сунул ей под нос заполненный протокол.
Она быстро пробежала глазами криво нацарапанные строчки, убедилась, что никаких несуществующих богатств ей не приписали, и подмахнула документ.
– А теперь вам придется ненадолго проехать с нами, – обратился к ней немногословный второй милиционер.
– Это еще зачем? – нахмурилась она.
– А чтобы зафиксировать ваши показания, – объяснил тот. – Ну вот хотя бы по поводу вашей соседки, Вероники… Как вы сказали?
– Германовой! – с готовностью напомнила она.
И, не обращая внимания на хмурый, неприветливый взгляд Тимоши, поднялась, взяла сумочку и, направившись к двери, объявила:
– Конечно, если нужно, я готова еще раз все подробно рассказать. Все, что знаю.
Володя возвращался домой в приподнятом настроении. Купил на развале у метро самую пушистую елку, взвалил ее на плечо, предвкушая, как обрадуется Вероника зеленой красавице. С неба летел мелкий снег, Володя смахивал его с лица шерстяной перчаткой, сдувал с носа. Нарядная, к празднику украшенная флагами и разноцветными лампочками Москва спешила куда-то по своим делам.
Впервые за последний месяц у него стало легко на душе. Честно сказать, он смертельно устал за это время. Устал от бесполезных поисков работы, от сменяющих одна другую контор, в каждой из которых ему сообщали, что без московской прописки он им не подходит. Володя давно уже перестал рассчитывать на хорошую должность, готов был согласиться на все, хоть дворником, лишь бы денег заработать. Но, как выяснялось, и в дворники брали только коренных москвичей. Устал от постоянного безденежья, от чувства стыда и неловкости, возникающих каждый день, когда Вероника, думая, что он не видит, совала ему в карман пальто мятые рублевые бумажки. От звонков и душераздирающих писем жены. Галина вовсе не думала спешить с разводом (а ведь это так сильно упростило бы ему жизнь, позволив жениться на Нике и прописаться, на радость этим проклятым бюрократам, в ее комнату), напротив, чуть ли не каждый день бомбардировала его упреками, жалобами, описанием переживаний несчастных, ни в чем не повинных, брошенных детей.
