Тень огромного камня накрыла их обоих, и орка то и дело вздрагивала во сне. Укутать ее было нечем: на сложенном плаще она лежала. Тогда Нарендил взялся за оборванные ремешки у орки на груди, чтобы связать их.
Удар был страшен: боль отдалась в локте и солнцем вспыхнула в глазах. Нарендил едва успел закрыться от второго. Орка стояла в трех шагах от плаща, пригнувшись и дыша как после бега, и страшный сон уходил из ее расширенных зрачков, сменяясь бешеной злобой.
– Что с тобой? – спросил Нарендил. Правая рука его была скована болью. – Ты потеряла разум, орка? Это же я, Нарендил. За что ты меня ударила?
Он решил, что ей спросонья померещился враг. Но зеленое пламя в диких глазах орки говорило, что она не спит, а враг – он сам.
– Перестань шипеть, дочь Мордора, – зло сказал Нарендил. – Отвечай толком: что я тебе сделал?!
Безумное племя, думал он, напрасный труд говорить с ними… Но орка ответила так:
– Ты падаль! Ты не тронешь ни меня, ни руки! Прежде я сдохну!
Он понял, хоть не сразу. Он завязывал ей куртку, а она решила, что поганый эльф крадет ее талисман или хочет учинить нечто еще более гнусное. Нарендил прислонился к камню. Его оглушило, как после падения с коня на полном скаку. Звуки умолкли, и свет померк, будто он и в самом деле замышлял все то, в чем его заподозрила орка, и тьма поглощает его. Столь внезапным и отвратительным это было, что не вмещалось в разум, и ему мерещилась какая-то ошибка, которую еще не поздно исправить. Другой голос говорил, что никакой ошибки нет, напротив, он ошибался прежде, когда искал свет в исчадии тьмы. Но почему-то и теперь мир не вернул себе стройный порядок, и он никак не мог решить, что ему сделать или сказать.
Орка наблюдала за ним со звериным вниманием – соображала, насколько теперь опасен враг. Она спросила о чем-то, без прежней злобы. Он не разобрал слов и не ответил. Тогда она попятилась, не спуская с него глаз, потом неспешной рысью побежала прочь.
Когда Нарендил вернулся в лагерь, никто не осмелился подступиться с шутками. Но Тингрил вошел за ним в шатер и сел напротив.
– Что, сын Марвен, темна ли тьма?
– Тьма омерзительна, – с трудом выговорил Нарендил.
Тоска, не испытанная прежде, обида и унижение терзали его. Ненавистное лицо маячило перед глазами, голос, режущий слух, все повторял и повторял оскорбления, которых он не заслужил, и ничего нельзя было изменить.
Предводитель улыбнулся своей всегдашней улыбкой, в которой не было веселости, а было узнавание уже встреченного.
