Концерт, несмотря на приключения этого странного дня, еще не успел начаться, и, купив в кассе заветный билет, я поспешил в зрительный зал. Каково же было мое удивление, когда совсем недалеко от меня обнаружилась вся прелестная троица: Афанасий Петрович с Валерией и Аркашей, держание в руках театральные бинокли и с интересом наставлявшие их в сторону сцены. Видимо, не так-то легко будет избавиться от их упрямой назойливости, подумал я, с замирающим сердцем глядя на раздвигаемый занавес, за которым, к неописуемому восторгу зрителей, скрывался огромный сияющий негр с саксофоном в черных руках. Он сейчас же заиграл на своем саксофоне что-то необыкновенно щемящее и трогательное. О, что это был за прекрасный, изумительный инструмент! Как нежно держал в руках его огромный сияющий музыкант, в которого влюбился я с первого взгляда. Как сверкал он в лучах направленных в сторону сцены ламп, как то взлетал высоко в воздух, то распластывался параллельно земле, паря подобно небесной порхающей птице. Я сразу подумал, что навряд ли этого великолепного негра притесняли где-нибудь в трущобах Чикаго, и еще я почему-то подумал, что не стану, как бы ни сложилась судьба, в какой бы новой пылающей Праге ни оказался я волею случая, – никогда, ни при каких обстоятельствах, не стану стрелять в таких играющих негров. А между тем серебряный саксофон продолжал свой безумный полет, и голос за сценой сказал, что исполняется композиция «Торговец арбузами». Я быстро представил себе такого торговца арбузами, ибо не раз видел их в Аркадьевске на базаре, обложенных со всех сторон пирамидами своих необыкновенных плодов. Лицо у торговца арбузами было почему-то знакомое, и когда он, вытирая лоб рукавом халата, сдвинул на бок восточную тюбетейку, я неожиданно узнал лысину родного отца. Боги, лучше бы он действительно торговал на базаре арбузами, чем выращивал в своих термостатах надоевшую всем палочку Коха! Быть может, тогда бы он никогда не ссорился с матерью, не пинал ногами и не кидал в фонтан нашу собаку, не спорил об очевидных вещах со своим младшим братом Иваном, и, чего не бывает, даже съездил когда-нибудь вместе с ним в загадочную и далекую Индию. Ради этого, ради примирения родителей, ради воскрешения нашей собаки я был согласен на все. Я был согласен даже на то, чтобы стать раскосым, подстриженным под нуль мальчишкой-узбеком, помогающим своему такому же раскосому, одетому в тюбетейку и старый халат отцу подносить покупателям надрезанные хитро арбузы, лихо при этом прищелкивая языком: «Ах, хорошо, бери, дорогой, не стесняйся, кушай арбуз, долго жить, дорогой, от этого будешь!»
