что на самом деле
она одна во всём виновата –
не слушал её никто.
И никого больше не слушали,
а зачитали сразу приговор.
И приговор был короток, как в песне:
Григория Бублéя – расстрелять,
остальным – по 15 лет лагерей.
И упала в обморок
не ставшая женой невеста,
и увели всех приговорённых,
заломив за спиной скованные руки.
Где и когда расстреляли Григория – никто не знает, а Василий, Иван и Петро Боярченко поехали осваивать колымские просторы.
До Находки долгий путь лежал по Сибирскому тракту, частью пешком, где-то в грузовых вагонах. В Находке погрузились на корабль. Всех зеков разделили на четыре команды, по числу отсеков трюма, и там, почти по колено в морской воде, в которой плавало и распространяло омерзительные ароматы всё, что может исторгнуть из себя человеческий организм, на железных многоярусных нарах (кто успел, тот лез повыше), вся наша черниговская «банда» пацанов десять дней болталась на штормовых волнах до бухты Нагаева.
Десять дней непрерывной качки – это, я вам скажу, похуже, чем пытка китайская. Кормили так – сверху сбрасывали в приоткрытую щель ржавую селёдку. Успел поймать – счастье тебе улыбнулось, не успел – лови в воде среди испражнений. А поить никто и не думал – и так воды полно. От такой кормёжки измождённые долгой дорогой люди в первый же день немедленно начали болеть и умирать. К исходу вторых суток воздуха для дыхания в трюмах уже почти не было, а был только сплошной смрад. А люки задраены, и на палубу не выйдешь, прогулок нет.
Единственный способ воздуха глотнуть хоть чуток – это когда зеки вытаскивали трупы товарищей из трюма и бросали за борт. Дрались смертным боем зеки за эту возможность подышать. Впрочем, трупов было так много, что под конец плаванья выносить уже было не под силу…
Смилостивился где-то там в горней выси господь, сохранил Василия, и Ивана, и Петро, дал им сойти на охотский берег живыми.
Вот она и бухта Нагаева.
Вот она, Колыма.
Вот он, Магадан.
Здрасьте, приехали!
Или не были вы на Колыме, или не знаете, что такое красота. Описывать колымские просторы, всё равно, что глухому (тьфу! тьфу! тьфу! не приведи господи!) объяснять этюды Шопена. Боже ж ты мой! На колени становлюсь, землю готов есть, но нет более прекрасного края. Правильно, сто раз правильно пел соловей Севера Кола Бельды: «Если ты полюбишь Север, не разлюбишь никогда!».
Вот маленький кусочек моих детских впечатлений – посёлок Ягодное, что на трассе, километрах в пятистах от Магадана. Ближе к осени все склоны сопок усыпаны несминаемым ковром брусники и от того издалека видятся бордово-красными, как будто великан пришёл и укрыл гигантским своим бархатным пологом всё вокруг. И над этим великолепием глубокой летней ночью (!) парит солнечный диск, такой близкий, что сомнения нет – можно запросто взять и потрогать.
