Тут уже и я начинаю понимать, что наш альянс, очевидно, не состоится.
– Так что, может или не может? – спрашиваю на всякий случай.
– Да, может, – отвечает Паша, – в последний раз я видел их на границе, когда был шмон. Я и в декларацию вписал девятьсот шестьдесят марок. Видно там и посеял, когда перекладывал из кармана в карман.
– Да, печально. – Утешил я моего попутчика словами, что в жизни и больше теряли. Что делать, такова селяви. Одни теряют, другие находят.
– Не переживай, – говорю, – вот поставит Ельцин после себя какого нибудь бравого гебешника. Он, конечно, экономику не потянет, но прижмёт всех строителей пирамид. Всяких там Мавроди, Гоицгори, Властелин, получишь ты всё, что потерял и бизнес пойдет. Конечно, жаль деньги, да и хорошую идею тоже.
Побродили мы по этой новой площадке, наконец, приглянулась одна старушка. Не совсем то, что хотелось, но всё же близко к моим возможностям. Опель, который побегал по дорогам Германии лет восемь. Сколько он накрутил километров, не помню. Но знающие люди говорили:
– Не фонтан, конечно, нужно было брать больше денег. Три-пять тысяч в самый раз! – а где их возьмешь? Когда ничего нет, то и три тысячи – капитал.
Описывать наш путь домой тяжело, потому что потерял он всякий налет романтики. О какой романтике можно говорить, когда испортилась погода, начало декабря и сосед в невесёлом состоянии. Пробовал его разговорить, но ничего не получалось. Больше общаться не с кем, мы сразу потеряли всех своих попутчиков. Долго договаривались, что поедем колонной, мало ли чего может случиться. В чужой стране и без языка. Куда там, стоило выехать на хайвей, как попали в поток не то в пять, не то в десять полос. Где свои, где туман – не поймешь. К тому же, в первый же день, я не справился с управлением на скользкой дороге и врезался правым боком в металлическое ограждение дороги. Не очень сильно, но свернул правую фару таким образом, что освещала она путь в большей мере справа от моей полосы. Ремонтировать такую машину не брался даже Паша. Да и времени нет. Вот и решили продолжать путь как бы с подбитым глазом. Трудности были на каждом шагу, но все они были только прелюдией.
Когда же, наконец, пересекли границу с Польшей, и увидели первые коммунистические лозунги на дорогах, написанные по-белорусски, а это были первые крупные надписи, стало вдруг весело и радостно. Я вообще-то не люблю лозунги, особенно такие. Но на этот раз они, почему-то, не вызывали негативного отношения. От них веяло чем-то родным, привычным. Появилось даже необъяснимое чувство близости к дому, какой-то подъём.
