Подскочил и за деревом поймал, как врага, любимую девчонку. Она сопротивлялась, но это был трепет пойманной рыбы, подогревающий и спортивный интерес рыбаков, и жажду удержать, пересилить в руках попытки более слабого.
Сначала взял за обе руки выше локтей, гневно взглянул в глаза. Так близко и глубоко еще никогда не смотрел.
«Рыба» сопротивлялась с еще большим рвением, чтобы вырваться, даже ногой хотела отбиться, неразумная, от сильного парня. И Роман не выдержал. Это уж было слишком!..
Схватил левой рукой за спиной, как перо поднял, перегнул на колене и хлестко отшлепал на позор и посмешище всего лагеря, как даже мать не шлепала капризную Любку, когда та была маленькой.
— А будешь... оскорблять? А будешь, будешь... — приговаривал вспыльчиво и с ликованием.
— Не буду, Ромка-а!.. — захлебываясь в плаче, просилась посрамленная Любка Запорожец.
...По предложению Коли Бондаренко, Романа тут же в лесу, в горах, и судили товарищеским судом. Любочка не переставала плакать, окруженная сочувствующими подругами. Сначала ей казалось, что Романа за такую выходку судить мало. Его надо так наказать, так.. Разве она знает как? Может, четвертовать, как гетман Жолкевский Наливайко!..
Но только начался суд, только выставили Романа, молчаливого, задумчивого и гордого, как девушка почувствовала стыд. Где-то в глубине сердца она уже оправдывала Романа. Разве она на его месте не сделала бы то же самое? Правда, позорный способ, каким он публично наказал ее, ранил девушке душу, гнал детскую слезу.
Судили жестоко, Коля предложил высшую меру наказания: немедленно отправить из лагеря и известить в его школу об этом недостойном пионера поступке.
— Не надо сообщать в школу, мы из одного города, — сквозь слезы воскликнула Любка и отвернулась.
Пионеры вернулись с экскурсии в испорченном неприятным событием настроении. А был уже вечер. Так и легли спать, подавленные решением товарищеского суда. Ведь его приговор надо немедленно выполнить!
А утром они узнали, что началась война. Известная детям из книг и рассказов старших, она сначала даже заинтересовала. Но руководство лагеря прекрасно знало, что такое война для страны. Послали запрос в центр, что делать с детьми.
Пошли разговоры, что пионеров надо немедленно отправить к родителям по домам. О решении товарищеского суда забыли. Если бы сам Роман не сказал Ване, возможно, никто бы и не вспомнил о том решении. Оно теперь звучало смешно, потому что все понимали, что надо немедленно выезжать по домам. А возможности для этого становились что ни день, то более малыми: поезда были загружены другим, автобусы до станции сначала начали ходить реже, потом совсем перестали курсировать.
